Кнут Гамсун - Пан (пер. Химона)

Сегодня ночью, когда пробьетъ часъ, что онъ хотѣлъ этимъ сказать? Я ничего не понимаю. Онъ, должно-бытъ, хотѣлъ сказать, что сегодня ночью, въ часъ онъ отправляется въ путешествіе; но какое мнѣ дѣло до того, что онъ уѣзжаетъ.

И случилось, что я забыла запереть свою дверь…

Бьетъ часъ и онъ входитъ.

— Развѣ моя дверь не была заперта? — спрашиваю я.

— Я ее запру, — отвѣчаетъ онъ.

И онъ закрываетъ дверь, и мы оба заперты. Я боялась шума его огромныхъ сапогъ.

— Не разбуди моей прислуги! — сказала я. Я боялась скрипящаго стула и сказала. — Нѣтъ, нѣтъ, не садись на тотъ стулъ, онъ скрипитъ!

— Могу я тогда сѣсть на твою постель? — спросилъ онъ.

— Да, — сказала я.

Но это я сказала только потому, что стулъ скрипѣлъ.

Мы сидѣли на моей постели. Я отодвигалась отъ него, но онъ подвигался ко мнѣ. Я смотрѣла въ землю.

— Тебѣ холодно, — сказалъ онъ и взялъ мою руку. Немного спустя, онъ сказалъ:- Какъ ты замерзла! — и онъ обнялъ меня рукой. Мнѣ стало тепло въ его рукахъ. Мы сидимъ такъ нѣкоторое время.

Кричитъ пѣтухъ.

— Ты слышала, — сказалъ онъ, — пѣтухъ прокричалъ. Скоро утро.

И онъ обнялъ меня и сдѣлалъ меня этимъ счастливой.

— Если ты вполнѣ увѣренъ, что прокричалъ пѣтухъ….- бормочу я.

Я опять увидѣла оба лихорадочныхъ пятна на его лицѣ и я хотѣла встать. Онъ удержалъ меня; я поцѣловала оба милыя пятна и зажмурила передъ ними глаза…

Наступилъ день, было уже утро. Я проснулась и не узнала стѣнъ своей комнаты; я встала и не узнала своихъ маленькихъ башмачковъ; что-то струилось во мнѣ;- что это такое струится во мнѣ? — подумала я, улыбнувшись, и который это часъ пробило? Я ничего не знала, но я поняла только, что я забыла запереть у себя дверь.

Приходитъ моя дѣвушка. — Твои цвѣты не были сегодня политы, — говоритъ она. Я забыла о своихъ цвѣтахъ.

— Ты измяла свое платье, — продолжаетъ она.

— Гдѣ бы это я могла измять свое платье? — думала я съ смѣющимся сердцемъ, — это, вѣроятно, случилось со мной сегодня ночью.

Въ ворота въѣзжаетъ экипажъ.

— И кошку свою ты сегодня не накормила, — говоритъ дѣвушка. Но я забываю про свои цвѣты, про платье и кошку, и спрашиваю. — Это Дундасъ остановился у дома? Скажи ему, чтобъ онъ сейчасъ же пришелъ ко мнѣ, я жду его, что это… что это такое… — И я думаю про-себя, — запретъ ли онъ опять дверь на ключъ, когда придетъ?

Онъ стучится, Я впускаю его и запираю дверь, чтобы оказать ему маленькую услугу.

— Изелина! — восклицаетъ онъ и цѣлуетъ меня въ губы въ продолженіе цѣлой минуты. — Я никого не посылала за тобой, — шепнула я.

— Ты никого не посылала? — спрашиваетъ онъ.

Я опять чувствую въ себѣ робость и отвѣчаю:- Нѣтъ я посылала за тобой гонца, мнѣ такъ ужасно хотѣлось видѣть тебя. Побудь немножко здѣсь.

И я закрыла глаза отъ любви. Онъ не пустилъ меня, я опустилась и прижалась къ его груди!

— Мнѣ кажется, опять кричали пѣтухи, — сказалъ онъ и сталъ прислушиваться. Но когда я услышала, что онъ говорилъ, я какъ можно поспѣшнѣе перебила его и возражала.

— Нѣтъ, какъ можешь ты думать, что опять поютъ пѣтухи, никто не кричалъ.

Онъ поцѣловалъ меня въ грудь.

— Это курица кудахтала, — сказала я въ послѣднюю минуту.

— Подожди, я хочу запереть дверь, — сказалъ онъ и хотѣлъ подняться.

Я удержала его и шепнула:

— Она заперта…

Наступилъ опять вечеръ, и Дундасъ уѣхалъ. Точно что-то золотистое струилось во мнѣ. Я встала передъ зеркаломъ, два влюбленныхъ глаза смотрѣли на меня напротивъ; что-то шевельнулось во мнѣ при моемъ взглядѣ и заструилось заструилось вокругъ моего сердца. Боже мой, я никогда не смотрѣла на себя такими влюбленными глазами, и я поцѣловала отъ любви свои собственныя губы въ зеркалѣ…

Ну вотъ я разсказала тебѣ о моей первой ночи, объ утрѣ и вечерѣ послѣ нея. Когда-нибудь потомъ я разскажу тебѣ о Свендѣ Херлуфсенѣ! Его я тоже любила, онъ жилъ въ милѣ отсюда на островѣ, который вонъ виденъ тамъ вдали и въ тихія лѣтнія ночи я сама приплывала къ нему, потому что я его любила.

— Я разскажу тебѣ также и о Стамерѣ. Онъ былъ священникъ, я любила его, я всѣхъ люблю…

Сквозь сонъ я слышу, какъ кричитъ пѣтухъ тамъ внизу, въ Сирилундѣ.

— Ты слышишь, Изелина, и намъ тоже пропѣлъ пѣтухъ, — радостно восклицаю я и протягиваю руки. Я просыпаюсь. Эзопъ уже на ногахъ.

— Прочь! — говорю я въ жгучей тоскѣ и осматриваюсь по сторонамъ: здѣсь никого, никого нѣтъ!

Разгоряченный и возбужденный я возвращаюсь домой. Уже утро, пѣтухъ все еще поетъ въ Сирилуидѣ. — Около хижины стоитъ женщина, стоитъ Ева. Въ рукѣ у нея вязка, она собирается въ лѣсъ. Утро жизни покоится на молодой дѣвушкѣ, ея грудь опускается и поднимается, солнце золотитъ ее.