Кнут Гамсун - Пан (пер. Химона)

Тамъ, наверху, сидятъ на яйцахъ соколы, я зналъ, гдѣ находятся ихъ гнѣзда. Но мысль о соколахъ, высиживающихъ яйца тамъ, наверху, въ горахъ, далеко умчала мою фантазію. Въ полдень я выѣхалъ въ море; я присталъ къ маленькому острову къ скалѣ, тамъ, за пристанью. Тамъ росли на длинныхъ стебляхъ лиловые цвѣты, доходившіе мнѣ до колѣнъ; я бродилъ среди странныхъ растеній, кустовъ малины, шероховатой морской травы, тамъ не было никакихъ животныхъ, можетъ-быть, и людей тамъ никогда не бывало. Море слегка пѣнилось у острововъ и окутывало меня туманомъ шумовъ; тамъ, высоко кричали и летали прибрежныя птицы. Море со всѣхъ сторонъ заключило меня точно въ объятья. Благословенна будетъ жизнь и земля, и небо, благословенны мои враги. Въ этотъ мигъ я былъ бы милостивъ со своимъ злѣйшимъ врагомъ и развязалъ бы ему ремень его обуви…

Громкая пѣснь доносится до меня съ одной изъ лодокъ господина Мака, и душа моя наполняется солнечнымъ свѣтомъ при этихъ знакомыхъ звукахъ. Я гребу къ пристани, прохожу мимо рыбачьихъ хижинъ и возвращаюсь домой. День прошелъ, я принимаюсь за свой ужинъ, раздѣляю свою трапезу съ Эзопомъ и снова возвращаюсь въ лѣсъ. Нѣжные вѣтерки беззвучно вѣютъ мнѣ въ лицо. — Благословенны будьте вы, — говорю я вѣтеркамъ, — за то, что вѣете мнѣ въ лицо, благословенны будьте вы, моя кровь исполняется благодарности къ вамъ. — Эзопъ кладетъ свою лапу ко мнѣ на колѣни.

Мною овладѣваетъ усталость, и я засыпаю.

Люль, люль! Колокольчики звучатъ? Нѣсколько миль дальше въ морѣ стоитъ гора. Я творю двѣ молитвы, одну за свою собаку, другую — за себя, и мы входимъ въ гору. За нами запираются ворота, дрожь пронизываетъ меня, и я просыпаюсь.

Огненно-красное небо, солнце стоитъ и попираетъ земли передъ моими глазами. Ночь; горизонтъ дрожитъ отъ свѣта. Эзопъ и я переходимъ въ тѣнь. Вокругъ все тихо. — Нѣтъ, мы не будемъ больше спать, — говорю я Эзопу, — завтра мы будемъ охотиться. — Красное солнце свѣтитъ намъ. Мы не вошли внутрь горы!… Странное настроеніе овладѣваетъ мною, кровь бросается мнѣ въ голову.

Разгоряченный и еще слабый, я чувствую, что меня кто-то цѣлуетъ, и поцѣлуй остается на моихъ устахъ. Я осматриваюсь, никого не видно. — Изелина! — говорю я!.. Что-то шуршитъ въ травѣ, можетъ быть это листъ упалъ на землю, можетъ быть шаги. Какой-то трепетъ проносится по лѣсу;- бытъ-можетъ, это дыханіе Изелины, — думаю я. По этимъ лѣсамъ ходила Изелина, здѣсь внимала мольбамъ охотниковъ въ желтыхъ сапогахъ и зеленыхъ плащахъ. Она жила въ своей усадьбѣ полмили отсюда, она сидѣла у своего окна, тому уже будетъ четыре человѣческихъ возраста, и слушала звукъ роговъ кругомъ по лѣсу. Здѣсь водился и олень, и волкъ, и медвѣдь, и много здѣсь было; охотниковъ и всѣ видѣли, какъ она росла, и каждый изъ нихъ дожидался ея. Одинъ видѣлъ ея глаза, другой слышалъ ея голосъ; но однажды одинъ безсонный юноша всталъ ночью и пробуравилъ дыру въ комнату Изелины и онъ видѣлъ ея бѣлое бархатистое тѣло. Когда ей исполнилось 12 лѣтъ, явился Дундасъ. Онъ былъ шотландецъ, торговалъ рыбой и у него было много кораблей У него былъ сынъ. Когда Изелинѣ исполнилось 16 лѣтъ, она въ первый разъ увидѣла молодого Дундаса. Это была ея первая любовь…

И такія странныя ощущенія овладѣваютъ мной, и моя голова становится тяжелой, пока я тамъ сижу, я закрываю глаза и снова чувствую поцѣлуй Изелины. — Изелина, неужели это ты, ты, возлюбленная жизни? — говорю я;- а Дидерика ты оставила за деревомъ?.. — Но голова моя становится все тяжелѣе и тяжелѣе, и я плыву по волнамъ сна.

— Люль, люль! — говоритъ чей-то голосъ, кажется, будто семизвѣздіе поетъ у меня въ крови. Это голосъ Изелины.

— Спи, спи; я буду разсказывать тебѣ о своей любви, пока ты спишь, и разскажу тебѣ о моей первой ночи. Я еще помню, что забыла затворить свою дверь; мнѣ было тогда шестнадцать лѣтъ, была весна, дулъ теплый вѣтеръ; явился Дундасъ. Онъ казался орломъ, который съ шумомъ примчался. Я встрѣтила его въ одно прекрасное утро передъ охотой, ему было двадцать пять лѣтъ, онъ возвратился изъ далекаго путешествія; онъ весело шелъ рядомъ со мной по лѣсу, и, когда онъ коснулся меня своей рукой, я начала его любить. На лицѣ у него появились два лихорадочныхъ пятна и мнѣ хотѣлось цѣловать эти пятна. Вечеромъ, послѣ охоты, я пошла и искала его въ саду, и я боялась найти его; я тихонько, про-себя, называла его имя и боялась, что онъ можетъ его услыхать.

И вотъ онъ выходитъ изъ кустовъ и шепчетъ: сегодня ночью, когда пробьетъ часъ. Послѣ этого онъ исчезаетъ.