Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

Да, да, Господи помилуй, нѣтъ нигдѣ для него помощи! И, Боже мой, Боже, значитъ, надо умирать! Если бы у него были силы найти гдѣ-нибудь воды, еще, можетъ быть, онъ былъ бы спасенъ! Ахъ, какъ грустенъ теперь его конецъ, а онъ представлялъ его себѣ такимъ хорошимъ! А теперь онъ умретъ отъ яда подъ открытымъ небомъ! Но отчего же онъ еще не коченѣетъ? Онъ все еще въ состояніи двигать пальцами, можетъ подымать вѣки; какъ это долго, ахъ, какъ все это долго длится!

Онъ ощупалъ свое лицо, оно было холодно и влажно отъ пота. Онъ упалъ лицомъ впередъ, головой внизъ и остался въ этомъ положеніи. Каждый членъ его тѣла дрожалъ; на одной щекѣ его была ранка, и онъ не унималъ вытекавшей изъ нея крови. Какъ долго, какъ это долго! И онъ терпѣливо лежалъ и ждалъ. Снова услышалъ онъ, какъ прозвонилъ церковный колоколъ. Пробило три. Это поставило его въ тупикъ: могъ ли онъ носить въ себѣ ядъ цѣлый часъ и не умереть? Онъ приподнялся на локтяхъ и посмотрѣлъ на часы; да, было три. Какъ же это долго тянулось!

Да, Господи благослови, все-таки лучше было бы ему умереть теперь же! И вдругъ, вспомнивъ Дагни, вспомнивъ, какъ онъ мечталъ пѣть ей утромъ по воскреснымъ днямъ и какъ много хотѣлъ онъ ей сдѣлать хорошаго, онъ сталъ доволенъ своей судьбой, и глаза его наполнились слезами. Растроганный, съ молитвами и тихими слезами началъ онъ про себя собирать все то, что сдѣлалъ бы для Дагни. О, какъ онъ охранялъ бы ее отъ всякаго зла! Можетъ быть, уже завтра можно ему будетъ летѣть къ ней и увидѣть ее совсѣмъ близко. Боже милосердный, если бы только, если бы толико дѣйствительно это можно было сдѣлать завтра же и устроить, чтобы она проснулась, сіяя радостью! Гадко было съ его стороны всего минуту тому назадъ не желать умереть, забывая, какъ онъ могъ порадовать ее послѣ смерти; да, онъ кается въ этомъ и проситъ прощенія; онъ не знаетъ, о чемъ онъ думалъ тогда. Но теперь она можетъ на него положиться, и онъ уже всей душей стремится къ тому, чтобы влетѣть въ ея комнату и стать у ея постели. Черезъ нѣсколько часовъ, можетъ быть, даже черезъ часъ онъ уже будетъ тамъ, да, онъ будетъ тамъ. И онъ навѣрное склонитъ Ангела Господня сдѣлать это за него, если нельзя будетъ ему самому; онъ за это обѣщалъ ему много хорошаго! Онъ сказалъ бы Ангелу: я не бѣлъ, а ты можешь это сдѣлать, ты — бѣлый, и за это дѣлай со мной все, что хочешь. Ты такъ глядишь на меня, потому что я черенъ? Да, конечно, я черенъ, и въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Я съ удовольствіемъ обѣщаю тебѣ еще долго, долго оставаться чернымъ, если только ты окажешь мнѣ милость, о которой я прошу тебя. Я могу еще хоть милліонъ лѣтъ оставаться чернымъ, и даже еще чернѣе, чѣмъ теперь, если только ты согласишься исполнить мою просьбу; и за каждое воскресенье, которое ты будешь пѣть ей, мы будемъ прибавлять еще по милліону лѣтъ, если хочешь. Я не лгу! Чтобы уговоритъ тебя, я придумаю еще что-нибудь и не пощажу себя, ужъ повѣрь мнѣ! Но только не лети одинъ, я полечу съ тобой, я понесу тебя и полечу за насъ обоихъ, это я сдѣлаю съ радостью и не запачкаю тебя, хотя я и черенъ. Я все сдѣлаю будь покоенъ. Какъ знать, можетъ быть, я смогу подарить тебѣ что-нибудь, принадлежащее мнѣ; это могло бы принести тебѣ выгоду; я всегда буду помнить объ этомъ, если получу что-нибудь, можетъ быть, мнѣ достанется счастье, можетъ бытъ я окажу тебѣ много услугъ: этого никакъ нельзя предвидѣть…

Да, въ концѣ концовъ, онъ уговорилъ бы Ангела его и сдѣлалъ его смѣшнымъ въ его собственныхъ глазахъ; подумать, что онъ даже ощущалъ миндальный запахъ, что вода эта оцѣпенила его языкъ, что онъ даже чувствовалъ смертныя муки изъ-за этой воды! И онъ бѣсновался, онъ скакалъ черезъ кусты и камни изъ-за того. что проглотилъ глоточекъ обыкновеннѣйшей чистѣйшей водицы! Разгнѣванный и пристыженный, онъ остановился и громко вскрикнулъ; но тотчасъ же оглянулся, боясь, что кто-нибудь слышалъ его, и потомъ, идя дальше, запѣлъ, чтобы замять этотъ крикъ.

Но, приближаясь къ городу, онъ все мягче и мягче настраивался подъ впечатлѣніемъ теплаго, сіяющаго утра и непрерывнаго пѣнія птицъ, наполнявшаго воздухъ. Навстрѣчу ему ѣдетъ телѣга. Работникъ, сидящій въ ней, кланяется, и Нагель кланяется; собака, бѣгущая рядомъ, машетъ хвостомъ и поглядываетъ на него. Ахъ, зачѣмъ ему не посчастливилось умереть этой ночью честно и просто? Онъ все еще грустилъ объ этомъ; онъ легъ на землю, съ удовольствіемъ думая о смерти, нѣжная радость проникла его, пока онъ не закрылъ глаза и не уснулъ. Теперь Дагни встала, можетъ быть, уже вышла изъ дому, а ему ничѣмъ не удалось порадовать ее. Онъ чувствовалъ себя обманутымъ, и какъ тонко! Минутта присоединилъ новое доброе дѣло ко многимъ другимъ, наполнявшимъ его сердце; онъ оказалъ ему услугу; спасъ ему жизнь, — такую же услугу, какую и самъ онъ оказалъ одному чужому человѣку, несчастному, не желавшему въ Гамбургѣ вернуться на сушу. При такихъ-то обстоятельствахъ онъ и заслужилъ свою медаль за спасеніе, хе-хе-хе, да, свою медаль онъ заслужилъ! Да, спасаютъ людей, не задумываясь, чтобы сдѣлать иногда возьмите его; тамъ немного, повѣрьте мнѣ, тамъ совсѣмъ мало; наконецъ я просто хотѣлъ дать вамъ письмо почти безо всего, такъ только, чтобы было письмо отъ меня. Это только привѣтъ. Такъ — я вамъ искренно благодаренъ.