Чарльз Диккенс - Оливер Твист

Осужденный преступникъ сидѣлъ на постели, покачиваясь изъ стороны въ сторону; лицомъ онъ больше напоминалъ пойманнаго звѣря, чѣмъ человѣка. Мысли его повидимому блуждали въ прошлой жизни; онъ продолжалъ что то бормотать, сознавая присутствіе посѣтителей лишь какъ часть своихъ видѣній.

— Славный мальчикъ, Чарли… хорошо сдѣлано! — невнятно бормоталъ онъ. — Оливеръ тоже — ха-ха-ха! Оливеръ — теперь настоящій джентльменъ… теперь настоящій… Уведите этого мальчика спать!

Тюремщикъ взялъ Оливера за свободную руку и, шепнувъ ему, чтобы онъ не пугался, смотрѣлъ, не говоря ни слова.

— Уведите его спать! — закричалъ Феджинъ. — Слышите вы меня, кто нибудь изъ васъ? Онъ былъ… былъ… вродѣ какъ бы причиной всего этого. Его стоило пріучить къ дѣлу; за это можно было получить деньги… Глотку Больтера, Билль; оставь дѣвку — перерѣжь глотку Больтера, какъ только можешь глубже. Оторви ему голову совсѣмъ прочь.

— Феджинъ, — произнесъ тюремщикъ.

— Вотъ я! — крикнулъ еврей, тотчасъ принимая ту-же вслушивающуюся позу, которую онъ хранилъ во время суда. — Старый человѣкъ, милордъ; очень старый, старый человѣкъ!

— Здѣсь, — сказалъ сторожъ, кладя руку ему на грудь, чтобы не позволить ему встать:- здѣсь находится кое кто, кому надо, должно быть, что то спросить у тебя. Феджинъ, Феджинъ! Ты человѣкъ?

— Я не долго буду имъ, — отвѣтилъ онъ, подымая кверху лицо, въ которомъ ничего не осталось человѣческаго, кромѣ ярости и ужаса. — Убейте ихъ всѣхъ до одного! Какое право имѣютъ они вести меня на бойню!

При этихъ словахъ онъ увидѣлъ Оливера и мистера Броунлоу. Съежившись въ самомъ отдаленномъ углу сидѣнья, онъ спросилъ, что имъ здѣсь нужно.

— Смѣлѣе, — сказалъ тюремщикъ продолжая придерживать его:- говорите теперь, сэръ, то, что вамъ нужно. И пожалуйста поторопитесь, такъ какъ онъ становится все хуже и хуже.

— У васъ были нѣкоторыя бумаги, — сказалъ мистеръ Броунлоу, приближаясь:- которыя отданы были вамъ на сохраненіе нѣкимъ Монксомъ.

— Все это ложь, — отвѣтилъ Феджинъ. — У меня нѣтъ ничего…. ничего.

— Ради милосердія Божія, — горячо продолжалъ мистеръ Броунлоу:- не говорите этого теперь, на краю могилы. Скажите мнѣ, гдѣ онѣ? Вы знаете, что Сайкса нѣтъ въ живыхъ, что Монксъ во всемъ сознался, что вамъ нельзя уже надѣяться ни на какую выгоду. Гдѣ эти бумаги?

— Оливеръ, — вскричалъ Феджинъ, маня его къ себѣ. — Сюда! сюда! Я скажу тебѣ кое что на ухо.

— Я не боюсь, — тихо сказалъ Оливеръ, выпуская руку мистера Броунлоу.

— Бумаги, — сказалъ Феджинъ, притягивая Оливера къ себѣ:- находятся въ полотняномъ мѣшкѣ, въ выемкѣ печной трубы, наверху, въ первой комнатѣ. Мнѣ надо поговорить съ тобою, голубчикъ. Мнѣ надо поговорить съ тобою.

— Да, да, — отвѣтилъ Оливеръ. — Дайте мнѣ прочесть молитву. Пожалуйста! Одну молитву! Вы повторите ее за мной, стоя на колѣняхъ! Только одну молитву, и мы будемъ потомъ говорить до самаго утра.

— Туда, туда! — сказалъ Феджинъ, толкая мальчика впереди себя къ двери и безумно смотря черезъ его голову. — Скажи, что я ушелъ спать — тебѣ они повѣрятъ. Ты можешь вывести меня на улицу, если мы пойдемъ такъ. Ну, ну!

— Ахъ! Прости, Господи, этому несчастному! — вскричалъ мальчикъ, заливаясь слезами.

— Отлично, отлично, — сказалъ Феджинъ. — Это намъ поможетъ. Сначала вотъ черезъ эту дверь. Если на меня нападетъ дрожь и трепетъ, когда пойдемъ мимо висѣлицы, то не обращай вниманія, а прибавь только шагу. Ну, ну, ну!

— Больше ничего не имѣете спросить у него, сэръ? — произнесъ тюремщикъ.

— Ничего, — отвѣтилъ мистеръ Броунлоу. — Если бы я могъ надѣяться, что намъ удастся призвать его къ сознанію своего положенія….

— Ничѣмъ не достигнете этого, сэръ, — сказалъ служитель, покачавъ головою. — Лучше оставьте его.

Дверь камеры отворилась, и вернулись сторожа.

— Торопись, торопись! — вскричалъ Феджинъ. — Осторожно, но не такъ ужъ медленно. Скорѣе, скорѣе!

Люди взяли его за плечи и, освободивъ отъ него Оливера, удержали его. Одну минуту онъ сопротивлялся съ упорствомъ отчаянія, а затѣмъ принялся испускать пронзительные вопли, которые проникали даже сквозь эти плотныя стѣны и звучали въ ушахъ удалявшихся посѣтителей, пока они не вышли на дворъ.

Они не сразу покинули тюрьму. Оливеръ чуть на упалъ въ обморокъ послѣ этой ужасной сцены и былъ такъ слабъ, что въ теченіи часа или болѣе не могъ держаться на ногахъ.

Уже свѣтало, когда они снова вышли на улицу. Собралась уже большая толпа; окна домовъ были заполнены людьми, курившими и игравшими въ карты, чтобы скоротать время. Народъ толкался, спорилъ, шутилъ. Все говорило о жизни и одушевленіи, все, кромѣ темной группы предметовъ въ самомъ центрѣ толпы:- черныхъ подмостковъ, перекладины, веревки — угрюмаго сооруженія смерти.