Чарльз Диккенс - Оливер Твист

Только къ вечеру этого послѣдняго ужаснаго дня мучительное сознаніе безпомощности и отчаяніе съ полной силой охватили его черную душу. Не то что бы онъ до сихъ поръ питалъ какую нибудь опредѣленную, положительную надежду на помилованіе, но онъ не былъ еще въ состояніи додуматься дальше, чѣмъ до смутной возможности близкой смерти. Онъ мало говорилъ съ двумя служителями, которые смѣняли другъ друга, сторожа его, и они, съ своей стороны, не пытались пробудить его вниманіе. Онъ раньше сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, бодрствуя, но окруженный сновидѣніями. Теперь же онъ вскакивалъ каждую минуту, задыхаясь и охваченный огнемъ, и бѣгалъ взадъ и впередъ въ такомъ припадкѣ страха и ярости, что даже сторожа, привыкшіе къ подобнымъ сценамъ, въ ужасѣ отступали отъ него. Онъ сдѣлался наконецъ такъ страшенъ, терзаемый своей злой совѣстью, что одному человѣку не подъ силу было сидѣть съ нимъ и видѣть его; поэтому они оба рѣшили сторожить его вмѣстѣ.

Онъ присѣлъ на каменное ложе и сталъ думать о прошломъ. Толпа ранила его камнями во время его ареста и голова его была повязана полотенцемъ. Рыжіе волосы свѣшивались на его безкровное лицо; изъ его бороды были вырваны клочья, и она свалялась комками; его глаза сверкали страшнымъ свѣтомъ; его неумытая кожа трескалась отъ сжигавшей его лихорадки. Восемь… девять… десять… Если это не шутка, подстроенная, чтобы напугать его, и часы на самомъ дѣлѣ бѣгутъ такъ быстро одинъ за другимъ, то гдѣ будетъ онъ, когда снова наступитъ ихъ чередъ! Одиннадцать! Вотъ ужъ новый ударъ, прежде чѣмъ успѣлъ замереть отзвукъ предыдущаго часа. Въ восемь часовъ ему предстоитъ быть плакальщикомъ въ собственномъ погребальномъ шествіи; въ одиннадцать…

Мрачныя стѣны Ньюгэта, которыя таили столько бѣдствій и несказаннаго ужаса не только отъ взоровъ, но — очень часто и очень подолгу — и отъ мыслей людей, никогда еще не скрывали такого страшнаго зрѣлища. Немногочисленные прохожіе, останавливавшіеся на минуту, спрашивая себя, что дѣлаетъ тотъ человѣкъ, котораго завтра повѣсятъ, — плохо спали бы въ эту ночь, если бы могли его увидѣть.

Съ начала сумерекъ и почти до полуночи къ воротамъ подходили люди по-двое, по-трое и спрашивали съ безпокойствомъ, но дана ли отсрочка. Получивъ отрицательный отвѣтъ, они передавали желанное извѣстіе тѣмъ, кто кучками толпились на улицѣ; они указывали другъ другу дверь, черезъ которую приговореннаго выведутъ, и мѣсто, гдѣ будетъ воздвигнутъ эшафоть, и нехотя удаляясь прочь, оглядывались, чтобы возсоздать опять въ своемъ воображеніи эту картину. Постепенно они всѣ разошлись, и въ самой серединѣ ночи улица сдѣлалась пустынна и погрузилась во мракъ.

Пространство передъ тюрьмой было расчищено и нѣсколько выкрашенныхъ черной краской прочныхъ рогатокъ были уже поставлены поперекъ улицы, чтобы сдерживать ожидаемую толпу, когда мистеръ Броунлоу и Оливеръ появились у входа и предъявили разрѣшеніе на пропускъ къ узнику, подписанное однимъ изъ шерифовъ. Ихъ немедленно впустили въ ворота.

— И молодой джентльменъ тоже пойдетъ, сэръ? — спросилъ провожавшій ихъ служитель. — Не годится дѣтямъ смотрѣть на такія вещи, сэръ.

— Это правда, другъ мой, — отвѣтилъ мистеръ Броунлоу:- но у меня до этого человѣка есть дѣло, тѣсно связанное съ мальчикомъ, который видѣлъ его во время полнаго расцвѣта его мошенничествъ и преступленій. Такъ пусть онъ повидаетъ его и теперь, хотя бы это сопровождалось нѣкоторымъ мученіемъ и страхомъ.

Слова эти были произнесены въ сторонѣ, чтобы Оливеръ не слышалъ ихъ. Служитель почтительно дотронулся до своей шляпы и, бросивъ любопытный взглядъ на мальчика, открылъ вторыя ворота, находившіяся противъ первыхъ, и повелъ ихъ мрачными и извилистыми переходами къ камерамъ.

— Вотъ здѣсь, — сказалъ онъ, останавливаясь въ сумрачномъ проходѣ, гдѣ два рабочихъ производили при глубокомъ безмолвіи какія-то приготовленія:- здѣсь онъ будетъ проходитъ. А подойдя туда, вы можете видѣть дверь, черезъ которую онъ выйдетъ.

Онъ провелъ ихъ въ каменную кухню, уставленную мѣдными кастрюлями для приготовленія тюремной пищи, и указалъ на дверь; надъ ней было забранное рѣшеткой открытое окно, черезъ которое доносились людскіе голоса и грохотъ сваливаемыхъ досокъ. То строили эшафотъ.

Отсюда они прошли черезъ многія крѣпкія рѣшетки, открываемыя передъ ними изнутри другими тюремщиками, и, перейдя черезъ открытый дворъ, поднялись по узкой лѣстницѣ, очутившись послѣ этого въ корридорѣ, гдѣ по лѣвую руку тянулся рядъ окованныхъ дверей. Давъ имъ знакъ остановиться, тюремщикъ постучалъ въ одну изъ нихъ своей связкой ключей. Оба сторожа, пошептавшись съ нимъ, вышли въ корридоръ, потягиваясь и какъ бы обрадованные короткимъ отдыхомъ, и знакомъ пригласили посѣтителей послѣдовать за тюремщикомъ въ камеру. Они вошли.