Эдвард Форстер - Говардс-Энд

— Интересно.

— Мы все в тумане, я знаю, но пока я все-таки могу помочь вам, а люди, подобные Уилкоксам, окутаны туманом больше других. Разумные, здравомыслящие англичане! Строящие империи, причесывающие весь мир под одну гребенку, именуемую здравым смыслом! Но скажи им про Смерть — и они обидятся, потому что в Смерти поистине имперское величие и она всегда выступает против них.

— Я, как и всякий человек, боюсь смерти.

— Но не идеи Смерти.

— А какая разница?

— Огромная, — сказала Хелен еще серьезнее, чем раньше.

Леонард с удивлением посмотрел на нее. У него было ощущение, что важные вещи выплывают к нему из туманной ночи, но он не может ухватить их, потому что его сердце все еще полно мелких забот. Как когда-то пропажа зонтика испортила концерт в Куинс-Холле, так и неразрешенная ситуация мешала ему теперь воспринять звуки высшей гармонии. Смерть, Жизнь, Материализм — замечательные слова, но даст ли ему мистер Уилкокс место клерка? Что ни говори, мистер Уилкокс — король этого мира, сверхчеловек со своей собственной моралью, чья голова скрывается где-то за облаками.

— Наверное, я глупец, — с виноватым видом сказал Леонард.

Для Хелен же парадокс виделся все яснее и яснее.

— Смерть уничтожает человека; идея Смерти его спасает.

За гробами и скелетами, существующими в вульгарном сознании, лежит нечто настолько громадное, что все, что есть в нас великого, на него откликается. Люди, живущие в этом мире, могут бежать от склепа, в который однажды им предстоит войти, но Любовь мудрее. Смерть — враг Любви, но силы их не равны. В вековой борьбе мускулы Любви закалились, ее зрение стало яснее, и никто больше не может противостоять ей.

— Поэтому никогда не сдавайтесь, — продолжала девушка и вновь и вновь рисовала ему смутную, но такую убедительную картину, как Незримое побеждает Зримое. Ее волнение возрастало, по мере того как она пыталась отрезать веревку, связующую Леонарда с землей. Свитая из горького опыта, веревка не давалась. Вскоре к ним вошла горничная и передала письмо от Маргарет. Внутрь была вложена адресованная Леонарду записка. Под лепет реки они прочли то, что там было написано.

Довольно долго Маргарет ничего не делала, потом взяла себя в руки и написала несколько писем. Рана была чересчур глубока, чтобы говорить с Генри, и все же Маргарет была в состоянии его пожалеть и даже не передумала выходить за него замуж. Однако ее сердцу было еще слишком больно и слова не шли. Даже внешне реакция на его падение проявлялась в ней со всей очевидностью. Она не могла справиться ни со своим голосом, ни с выражением своего лица, и ласковые слова, которые она заставляла себя писать, казалось, принадлежали кому-то другому.

«Мой дорогой, — начала она, — то, что ты мне рассказал, к нам с тобой не имеет отношения. Это или все, или ничего, и я склонна считать это ничем. Все произошло задолго до того, как мы встретились, и даже если бы это случилось после нашей встречи, надеюсь, я писала бы тебе сейчас то же самое. Я понимаю тебя».

Она вычеркнула фразу «Я понимаю тебя» — в ней ощущалась фальшивая нота. Генри не стерпел бы, что его «понимают». Еще она вычеркнула: «Это или все, или ничего». Ему не понравилась бы такая категоричность в оценке ситуации. Она не должна комментировать. Комментировать не женское дело.

«Пожалуй, достаточно», — подумала она.

Но ощущение его падения душило ее. Стоил ли Генри всех этих треволнений? Поддаться чарам женщины такого сорта — это все, да, все, и Маргарет не могла быть его женой. Она попыталась перевести его искушение на свой язык, и голова вовсе пошла кругом. Должно быть, мужчины совершенно иные существа, если у них возникает желание поддаться такому искушению. Ее вера в дружеские чувства пошатнулась, и жизнь предстала перед нею словно увиденная сквозь застекленный салон парохода «Грейт вестерн», отгородивший в равной мере и мужчин и женщин от свежего воздуха. Быть может, два пола — это и в самом деле две расы, каждая со своим нравственным кодексом, а их взаимная любовь — лишь уловка Природы, не терпящей застоя? Уберите из человеческих взаимоотношений правила приличия, и все сведется лишь к одному? Маргарет пришла к заключению, что так и есть. Она понимала, что из уловки Природы мы создали магию, которая обеспечит нам бессмертие. Но еще более таинственной, чем влечение одного пола к другому, оказывается нежность, которую мы вкладываем в это влечение. Гораздо шире разрыв между нами и скотным двором, чем между скотным двором и отбросами, которые питают его почву. Мы развиваемся такими способами, какие не измерить науке, и приходим к таким результатам, какие не осознать богословию. «Это сокровище создали люди», — скажут боги и, сказав так, подарят нам бессмертие. Маргарет помнила эти слова, но в тот момент их не чувствовала, а потому в ее сознании свадьба Иви и Кахилла превратилась в дурацкий карнавал, а ее собственная свадьба стала слишком ничтожной, чтобы о ней задумываться. Она разорвала письмо к Генри и написала другое: