Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

Когда в кои-то веки в мастерскую приходил Сольдевилья, маэстро докучал ему странными просьбами.

— Ты должен знать красивых женщин, дорогой; с таким хорошеньким личиком, как у тебя, ты, наверное, хорошо погулял... Я пойду с тобой, ты и меня с ними познакомишь...

— Опомнитесь, маэстро! — удивленно воскликнул юноша. — Ведь еще и полгода не прошло, как я женился. Я по вечерам никуда не выхожу из дому!.. Зачем так шутить?

Реновалес отвечал ему презрительным взглядом. Вот уж ничтожество, этот Сольдевилья! Ни юношеской беззаботности... ни веселья! Только и думал, что о своих пестрых жилетах и высоких воротничках. И какое же оно скупое и практичное! Не смог поймать в свои сети дочь маэстро — так женился на девушке из богатой семьи. А какой неблагодарный! Если от учителя уже нечего ждать, так он связался с его врагами. Реновалес презирал своего бывшего любимца. Напрасно он столько для него сделал, вытерпел столько неприятностей, чтобы вывести его в люди. Это не художник.

И маэстро чувствовал еще большее влечение к своим ночным приятелям, к той веселой молодежи, неуважительной и злой на язык. Всех их он считал талантливыми ребятами.

Слава о необычной жизни Реновалеса вместе с мощным эхом, которое приобретает каждое слово, вредящее известному человеку, достигла и его дочери.

Милито хмурила брови, с трудом сдерживая смех. Ну и удивительная перемена! Ее отец сделался бездельником!

— Папа!.. Папа! — возмущалась дочь, хмуря брови.

Отец краснел и просил прощения, как озорной мальчишка, который нашкодничал. Его смущение еще ​​больше веселило Милито.

Лопес де Coca относился к своему знаменитому тестю снисходительно. Бедный сеньор! День и ночь работал, да еще и имел больную жену, правда, женщину кроткую и милую, но она отравляла ему жизнь! Хорошо она сделала, что умерла, и хорошо делает художник, хоть как-то наверстывает упущенное время.

Полон этой снисходительности, свойственной людям, которые живут легко и приятно, спортсмен защищал и поддерживал тестя; благодаря своим новым привычкам, тот казался парню симпатичнее, ближе. Не вечно же маэстро сидеть, запершись в мастерской, и с гневным выражением пророка говорить о вещах, которые мало кто понимает.

Тесть и зять встречались вечерами на театральных премьерах, на концертах мюзик-холлов, где публика громким ревом и громом аплодисментов приветствовала девушек, что пели веселые песенки и высоко задирали ноги. Они здоровались, отец спрашивал о здоровье Милито, оба приветливо улыбались друг другу, как добрые друзья, и каждый присоединялся к своей компании: зять — к коллегам из клуба, которые сидели в ложе, еще во фраках, ибо пришли сюда прямо с какого-нибудь светского раута, а художник в обществе нескольких лохматых молодых людей, составляющих его свиту, направлялся в партер.

Реновалесу было приятно видеть, что Лопес де Coca здоровается с самыми элегантными и дорогими кокотками и дружески улыбается модным певичкам.

У парня прекрасные знакомства, и Реновалес гордился его успехами, как своими собственными.

Не раз маэстро вырывал Котонера с его орбиты вкусных обедов в почтенном и благочестивому обществе, на которые старый художник ходил и дальше, чтобы не потерять своего единственного капитала — влиятельных друзей.

— Сегодня вечером ты пойдешь со мной, — говорил ему Реновалес таинственным тоном. — Пообедаем, где хочешь, а потом я тебе покажу... сам увидишь...

И вел его в театр смотреть какое-нибудь представление; сидел неспокойно, с нетерпением ожидая, когда на сцену выйдут артисты. Тогда толкал локтем Котонера, который сидел с широко открытыми глазами, но дремал, погруженный в сладкое полузабытье, что всегда осиливало его после сытой еды.

— Посмотри-ка... Присмотрись хорошенько: третья справа... Та, невысокая в желтой шали.

— Ну, вижу, и что с того? — сердито отозвался друг, раздраженный, что ему не дают поспать.

— Присмотрись хорошо... На кого она похожа? Не напоминает ли она тебе кого-то?

Котонер в ответ безразлично фыркал. На свою мать похожа, на кого же еще​​? Ему не все ли равно? Но когда Реновалес говорил, что та девушка удивительно похожа на Хосефину и возмущался, что товарищ не заметил этого, старый художник от удивления забывал и о сне.

— Опомнись, Мариано, где твои глаза? — восклицал он язвительно. — Что общего между той девицей с голодным лицом и бедной покойницей?.. Ты видишь какую-то жалкую девушку и называешь ее Хосефиной... Тут и говорить не о чем.