Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

Ему, Реновалесу, осталось пройти немного. Тропа его жизни становилась пустынной и невеселой; больше не росли по ее обочинам высокие раскидистые деревья, а только жалкие лишайники, жидкие и чахлые. Он уже видел вдали черную пропасть, чувствовал на себе ее дыхание, неуклонно приближался к той страшной пасти. Широкие просторы с сияющими вершинами иллюзий на горизонте остались позади, а вернуться было невозможно. Это путешествие, из которого нет возврата.

Он потерял половину жизни, добиваясь славы и богатства, надеясь, что слава затем щедро заплатит ему за все... Умереть! Кто об этом думал? Смерть тогда была для него угрозой далекой и неощутимой. Реновалес верил, что наделен высокой миссией и смерть не посмеет его забрать, не придет, пока он не завершит свою работу. А ему так много надо было сделать... Ну вот, теперь все сделано, и ему уже нечего желать. У него все в прошлом... Уже не возносятся перед ним воздушные замки, которые надо штурмовать. Не видно на горизонте никаких препятствий, только самая последняя из них... раньше невидимая... смерть.

Он не хотел ее видеть; еще расстилалась перед ним жизненная дорога, и по ней можно идти и идти, была бы сила. А сила у него есть.

Но, увы! Шагать годы и годы, не отрывая взгляда от черной пропасти, постоянно видеть ее на горизонте и знать, что не обойдешь — это нечеловеческая мука, которая в конечном итоге заставит его побежать, покончить со всем поскорее.

Обманчивые облака, закрывайте горизонт и прячете неумолимую правду, из-за которой хлеб во рту кажется горьким и которая заставляет человека проклинать бессмысленность своего появления на свет!.. Обманные и приятные миражи, что сияете над мрачной пустыней нашего путешествия к смерти, спасительные иллюзии, вернитесь ко мне!

И расстроенный маэстро жадно любовался последним миражом, который засиял на его жизненном пути — образом любимой покойницы. Он страстно желал вдохнуть в него новую жизнь, отдав ему часть своей. Замешивал на счастливых воспоминаниях глину прошлого и лепил из того образа величественный монумент, чтобы он поднялся до самого неба и до последнего момента закрывал своей громадой черную пропасть на горизонте.

Поведение маэстро Реновалеса удивляло и даже возмущало его друзей.

Графиня де Альберка рассказывала всем, что ее объединяет с художником только дружба — и то довольно холодная.

— Он сумасшедший, — говорила графиня. — Это человек конченый. От бывшего Реновалеса осталась только тень.

Верный друг Котонер сердился, когда слышал небылицы, распускаемые о славном маэстро.

— Он не пьет. Все эти разговоры о нем — ложь. Вечная легенда о знаменитостях...

Котонер имел свое мнение о Мариано. Он считал, что тот стремится наверстать упущенное в юности и хотя бы в зрелом возрасте познать все тайны той бурной жизни, о которой столько слышал и в которую до сих пор не решался окунуться.

Котонер смотрел на выходки маэстро снисходительно. Несчастный!

— Ты ведешь себя, как тот «грешник» на известных лубочных картинках, — говорил он другу. — Ты подобен человеку, который до старости жил добродетельно, а потом раскаялся в этом и жадно бросился искать утех. Ты выставляешь себя на посмешище, Мариано.

Но как верный товарищ Котонер не покинул Реновалеса на произвол судьбы в его новой жизни. Наконец согласился на уговоры и переселился к нему. Занял со всеми своими скудными пожитками одну комнату и заботился о Реновалесе, как родной отец. Старый художник почти сочувствовал другу. Обычная история. Как говорится: «Кто слишком хорошо начинает, тот может плохо кончить». Вот и Реновалес после слишком серьезной, исполненной напряженным творческим трудом жизни, как мальчишка, бросился в водоворот беспутных развлечений и радуется низким радостям, одевая их в соблазнительные наряды иллюзий.

Не раз Котонер сердито ворчал на товарища. Зачем позвал его жить к себе?.. Он же не бывает дома целыми днями... Реновалес любил отправляться в свои странствия в одиночку, а друга оставлял дома как доверенного мажордома. Однако старый поклонник богемы знал о товарище все. Студенты Академии изобразительных искусств, собирающиеся вечером группками у портала своего учебного заведения, часто видели, как художник идет по улице Алькала, закутавшись в плащ. Его показная таинственность только привлекала всеобщее внимание.

— Вон пошел Реновалес. Тот, в плаще.

Всем было интересно, зачем вдруг такой известный человек ходит туда-сюда по тротуару, неслышно кружит, как голубь в небе, словно кого-то ждет. Иногда, видимо, устав бродить по улице, он заходил в кафе, и восхищенные взгляды провожали его и туда, к оконным стеклам приникали лица любопытствующих. Видели, как он устало опускается на табурет, грустный, разочарованный, и сидит, рассеянно глядя в бокал с коньяком. Наконец маэстро залпом выпивал коньяк, расплачивался и поспешно выходил с видом человека, который принял сильнодействующие лекарства. Закрывал лицо полой плаща и снова ходил туда-сюда, глядя жадными глазами на всех женщин, которые проходили в одиночестве, внезапно оборачивался и смотрел вслед каким-то стертым каблукам и забрызганным грязью юбкам. Немного поколебавшись, решительно срывался с места и быстро шел следом, почти наступая женщине на пятки. Юноши знали, кому отдает предпочтение великий художник: дамам маленького роста, болезненным, хрупким — с лицами всегда бледными, как лепестки увядшего цветка, с большими и грустными глазами.