Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

— Фома! Мой любимый недоносок! Привет! Где ты посеял свои зубы? Что ты сделал с теми двумя волосинами, которые украшали твой череп? И у какого козла ты занял эту грязную бороденку, которая висит у тебя на подбородке? Двуликий, семиглазый хитрюга Фома, ты ли это?

— Собственной персоной. Только зубы отсутствуют — выпали по дороге, как и волосы. Все остальное на месте.

— А житейская сметка?

— Как верный петух. Знает, что не он поднимает солнце, но каждое утро взлетает на навозную кучу, кричит, и солнце встает как миленькое.

— И ты тоже, герой, сражался за Иерусалим?

— Я сражался?! Что я, дурак? Я играл в пророка.

— В пророка? У муравьишки выросли крылья? Тебя благословил Господь?

— При чем здесь Господь? Я своим умом дошел.

— И до чего же ты дошел?

— Что значит быть пророком. Твое святейшество тоже когда-то знало это, но теперь, боюсь, забыло.

— Ну, напомни мне, хитрюга Фома, — может, мне это еще пригодится. Так что же такое — быть пророком?

— Пророк — этот тот, кто надеется, когда все отчаиваются. А когда все полны надежды, отчаивается он. Ты спросишь меня, почему? Потому, что он разгадал великую тайну: колесо поворачивается.

— С тобой опасно разговаривать, Фома, — подмигнул ему Иисус. — В твоих маленьких быстрых глазках я вижу хвост, два рога и всполохи пламени.

— Пламя истины горячо — ты и сам это знаешь, рабби, да все жалеешь человечество. Сердце жалостливо — потому-то мир и пребывает во мраке. Разум безжалостен — потому-то мир и пребывает в огне… A-а, ты хочешь, чтобы я замолчал, Ты прав, — я помолчу. Мы не станем открывать великие тайны перед простаками. Ни у кого из них не хватает мужества, кроме одного, пожалуй, — вот этого.

— А кто это?

Фома подковылял к воротам и ткнул пальцем в огромного старика, который, как высушенное спаленное дерево, стоял на пороге. Корни его волос и бороды все еще отливали рыжим.

— Вот этого, — повторил Фома и отошел в сторону. — Иуда! Он единственный, кто остался стоять. Берегись, Иисус. Он полон сил. Извинись перед ним и говори с ним вежливо. Смотри, как он зол.

— Ну, что ж, во избежание быть съеденным попробуем укротить этого пустынного льва. До чего мы докатились! Иуда, брат мой! — произнес Иисус, повысив голос, — Время — зверь-людоед, но оно не насыщается человеческой плотью — оно уничтожает города, государства и, да простит мне Господь, даже богов! Но тебя оно не тронуло! Твой гнев не выкипел — нет, ты никогда не примиришься с миром. Я вижу нож на твоей груди. Гнев, ненависть и надежда — три величайших поводыря юности — блестят в твоих глазах… Привет тебе!

— Иуда, ты слышишь? — пробормотал Иоанн, пристроившийся на корточках у ног Иисуса. Он изменился до неузнаваемости — два глубоких шрама пролегли по щекам и шее, белоснежная борода закрывала грудь. — Ты слышишь, Иуда? Учитель обращается к тебе. Ответь ему!

— Он упрям, как осел, — заметил Петр. — Рот на замке — ничего не скажет.

Но Иисус не смутился и продолжил, лаская взглядом своего старого сурового спутника.

— Болтливые птицы, Иуда, пролетали над моим домом и принесли мне вести. Говорят, ты был в горах, сражаясь против своих и чужих тиранов. Потом спустился в Иерусалим и, захватив предателей саддукеев, заколол их, как агнцев, на алтаре Бога Израиля, увив им шеи красными лентами. У тебя великая, мужественная и отчаянная душа, Иуда. С тех пор, как мы расстались, радость покинула тебя. Иуда, брат мой, как я скучал по тебе. Добро пожаловать!

Иоанн в страхе не спускал глаз с Иуды, который не шелохнувшись, так и стоял, закусив губы.

— Злой дух никогда не прекращал витать над его головой, — пробормотал наконец он и отошел к остальным.

— Берегись, рабби, — добавил Петр. — Он видит тебя насквозь и только прикидывает, с какой стороны удобнее напасть.

— Я с тобой говорю, Иуда, брат мой, — продолжил Иисус. — Разве ты не слышишь меня? Я приветствую тебя, а ты не хочешь приблизить руку к сердцу и ответить мне, что ты тоже рад меня видеть. Может, ты онемел от лицезрения страданий Иерусалима? Что ты кусаешь свои губы? Ты же мужчина — не плачь, распрями плечи. Ты мужественно выполнил свой долг. Глубокие раны на твоих руках, груди, лице — подтверждение того, что ты боролся, как лев. Но что может человек против воли Господа? Сражаясь за спасение Иерусалима, ты сражался против самого Господа. Давным-давно Он задумал стереть священный город с лица Земли.

— Берегись, он шагнул тебе навстречу, — испуганно шепнул Филипп. — Смотри, он набычился — сейчас бросится на тебя.