Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

— Цезарь?

— Нет… Бог.

Центурион рассмеялся:

— Я — глас цезаря в Назарете, цезарь — глас Бога на земле. Бог, цезарь и Руфус вынесли приговор.

И повернувшись, он выхватил кнут и начал подниматься по склону, яростно хлеща камни и колючки, попадавшиеся под ноги. Старик вытянул руки к небесам:

— Да осыпет Господь твою голову грехами, сатана, головы твоих детей и детей твоих детей!

Тем временем легионеры окружили крест. Люди внизу вставали на цыпочки. Всех охватила дрожь нетерпения — свершится чудо или нет? Женщины уже начинали различать цветные крылья в воздухе. Раввин, сидя на широких плечах рыжебородого, силился что-нибудь разглядеть между воинами на месте казни. Изо всех сил напрягая зрение, он смотрел и смотрел на пределе надежды и отчаяния, смотрел и молча ждал. Старый священник хорошо знал Завет, данный Богом Израилю. Бог был безжалостен, у Него были строгие законы, строгие десять заповедей. Да, Он обещал и Он сдержит слово, но Он не спешил — у Него была своя мера времени. Проходили века за веками, а Его Обетование оставалось обетованием, не спускаясь на землю. Но когда оно спустится — горе, трижды горе тому, на кого падет Его перст! В скольких местах Святого Писания в удел богоизбранным доставалась мученическая смерть, а Господь даже пальцем не шевелил, чтобы спасти их. Почему? Почему? Разве они не следовали его воле? Значит, воля Его такова, чтобы их убить? Симеон снова и снова задавал себе эти вопросы, но не осмеливался на них отвечать. «Господь — бездна, — думал он, — бездна. И лучше не подходить к ее краю!»

Сын Марии, обхватив свои дрожащие колени руками, все так же неподвижно сидел на камне. Палачи схватили зелота, подошла римская стража, и все они, толкаясь, смеясь и ругаясь, принялись втаскивать мятежника на крест. Собаки, тут же сообразив, что означает эта возня, вскочили.

Старуха-мать отошла от камня, на который она опиралась, и подошла ближе.

— Мужайся, сын мой, — прокричала она. — Не стони, не позорь нас!

— Это мать зелота, — пробормотал старый раввин, — в ней течет кровь Маккавеев.

Под мышками страдальца пропустили толстые веревки. К обоим крылам креста палачи приставили лестницы и начали медленно поднимать осужденного. Под тяжестью его большого тела крест внезапно накренился и чуть не упал. Центурион ударил ногой сына Марии, и тот поднялся, взял кирку и принялся укреплять крест, вбивая камни как клинья.

Это окончательно подкосило Марию. Сгорая со стыда от того, что сын ее оказался среди палачей, она собралась с силами и принялась протискиваться через толпу. Рыбаки Генисарета из жалости сделали вид, что не узнают ее. Она уже почти достигла легионеров, когда сердобольная соседка схватила ее за руку:

— Мария, не делай этого. Куда ты идешь? Они убьют тебя.

— Я хочу увести оттуда своего сына, — промолвила Мария и разрыдалась.

— Не плачь, Мария, — произнесла старуха. — Взгляни на другую мать. Она стоит и молча смотрит, как распинают ее сына. Смотри на нее и крепись.

— Ах, соседка, я плачу не только по своему сыну, но и по ней тоже.

Старуха, немало испытавшая за свою жизнь, лишь покачала своей лысеющей головой и пробормотала:

— Лучше быть матерью того, кто распинает, чем того, кого распинают.

Но Мария не слышала ее. Сквозь пелену слез ей казалось, что плач стоит повсюду. В тумане вокруг нее двигались лошади, поблескивали железные доспехи, и надо всем от земли до неба возвышался свежевытесанный крест.

Один из всадников обратил на нее внимание и, приподняв пику, сделал ей знак отойти. Мария остановилась и, склонившись, заглянула под брюхо лошади. Тут-то она и увидела своего сына — стоя на коленях, он укреплял крест камнями.

— Дитя мое, Иисус! — воскликнула она.

Этот душераздирающий материнский крик был таким пронзительным, что заглушил гомон людей, ржание лошадей и лай голодных собак. Сын обернулся и увидел свою мать. Лицо его потемнело, и он с еще большим ожесточением продолжил работу.

Палачи уже подтянули зелота на крест и теперь привязывали его к перекладине, чтобы он не соскользнул вниз. Затем взяли гвозди и начали приколачивать его руки. Тяжелые капли жаркой крови упали на лицо Иисуса. Уронив кирку, он в ужасе отступил назад и, пятясь за спины стражников, вдруг оказался рядом с матерью человека, который должен был сейчас умереть. Вся его кровь прилила к рукам, вены набухли, грозя разорваться, а ладони горели от такой нестерпимой боли, словно в них тоже были вбиты гвозди.