Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

— Ее я хочу, я хочу ее! — закричал Иисус и протянул руку, чтобы отдать ей розу.

Но как только он это сделал, сотни когтей вцепились в его мозг, а над ним забились два крыла, сжимая его виски. Он вскрикнул и рухнул на землю, изо рта потекла пена. Мать в отчаянии набросила платок ему на голову и, когда стемнело, увела домой.

С того дня все было кончено для него. Это обрушивалось на него при полной луне, когда он бродил по полям; во сне, в тишине ночи; а чаще всего весной, когда земля была напоена благоуханием цветения. Всякий раз, когда он мог быть счастлив, наслаждаться сном, беседовать с друзьями, смеяться, встречать на улице девушку и думать «я люблю ее», — сотни когтей мгновенно впивались в его плоть, и все желания испарялись.

Но никогда еще до сегодняшнего утра его не терзали с такой жестокостью. Он катался по мастерской, сжимая голову. Мир потонул во мраке. Звуки растворились в монотонном гуле и отчаянном трепете невидимых крыльев.

Но мало-помалу, один за другим когти стали медленно разжиматься. Вместе с облегчением на Иисуса накатила смертельная усталость. Запустив в волосы пальцы, он испуганно принялся ощупывать голову. Ему казалось, что его череп разъят на мельчайшие осколки, но пальцы не находили ни единой раны и он, слегка успокоившись, опустил руки. Но когда на них упал свет, он с содроганием увидел, что пальцы испачканы кровью.

— Господь сердится, — пробормотал он, — сердится. Вот и первая кровь.

Он поднял голову и огляделся — никого. В комнате стоял терпкий запах зверя. «Он снова здесь, — с ужасом подумал Иисус. — Повсюду вокруг меня — над головой и под ногами».

Склонив голову, он замер в ожидании. Воздух оставался недвижим, легкие солнечные зайчики перебегали со стены на камышовый потолок и обратно. «Буду молчать, — подумал Иисус. — Не произнесу ни звука. Может, тогда он сжалится и оставит меня».

Но не успел он принять это решение, как губы его разжались и испустили жалобный возглас:

— Зачем ты пьешь мою кровь? Чем я тебя разгневал? Сколько ты еще будешь меня преследовать?

Он наклонился и замер, прислушиваясь. Рот его открылся, спутанные волосы прилипли ко лбу, взгляд был полон отчаяния…

Снова тишина. И вдруг кто-то заговорил. Иисус напрягся и услышал, а когда услышал, решительно замотал головой, словно не в силах вымолвить то, что хочет. «Нет! Нет! Никогда!»

Но вот вернулась способность говорить, голос его перестал дрожать.

— Не могу. Я неуч, я лентяй, я трус. Я люблю хорошую пищу, вино, смех. Я хочу жениться, иметь детей. Оставь меня.

Он замер и прислушался.

— Что ты говоришь? Я не слышу!

В следующую же секунду ему пришлось прижать руки к ушам, чтобы смягчить громовой голос, раздавшийся над ним. Лицо его исказилось, дыхание стало хриплым и прерывистым — теперь он расслышал.

— Да, да, я боюсь… Ты хочешь, чтобы я встал и говорил — но что я могу сказать? Как я могу сказать это? Я не могу! Говорю тебе, я не знаю грамоты… Что ты сказал?.. Царствие небесное? Мне наплевать на него. Повторяю тебе — я люблю землю и хочу жениться. Я говорю тебе, что хочу Магдалину, несмотря даже на то, что она блудница. В этом лишь моя вина, и я спасу ее. Ее! Не Землю, не царство земное, но только Магдалину я хочу спасти. С меня этого вполне достаточно!.. Говори тише, я не понимаю тебя!

Он прикрыл глаза ладонью — яркий свет, лившийся с неба, слепил его. Обратив взгляд к потолку, он слушал, затаив дыхание. И чем дальше, тем более несчастным и отрешенным становилось его лицо. Занемевшие губы покалывало. И внезапно он разразился хохотом.

— Да, да, ты все прекрасно понимаешь. Да, нарочно, я нарочно это делаю. Я хочу, чтобы ты возненавидел меня, чтобы оставил меня в покое и выбрал кого-нибудь другого. Я хочу отделаться от тебя! Да, да, нарочно, — продолжал он, собрав последние остатки мужества. — Я всю жизнь буду строгать кресты, чтобы на них распинали выбранных тобою Мессий!

Сорвав со стены лоскут кожи, утыканный гвоздями, он подпоясался им и взглянул на небо — солнце поднялось уже высоко. Утренняя лазурь рассеялась, и небеса блистали холодной сталью. Надо было торопиться. Распятие было назначено на полдень, когда солнце будет в зените.

Присев на корточки, он подпихнул плечо под крест и обхватил его руками, потом начал медленно подниматься — крест казался невыносимо тяжелым. Задыхаясь, он сделал два шага, затем третий и, наконец, добрался до двери. Но тут колени его подогнулись, в голове все поплыло, и он рухнул на порог лицом вниз, повергнутый крестом.