Федерико Тоцци - Три креста

— Таких вольностей ты не должна себе позволять. Совсем распустилась!

Становясь старше, Кьярина и Лола с каждым годом все больше привязывались друг к другу.

Они были похожи — обе дурнушки, низенькие, коренастые, полноватые — только Кьярина чуть постарше. Одеты они были всегда просто, так как одежду шили себе сами, и не отличались изяществом манер. Говорили девушки вполголоса, даже если были одни, так как не хотели, чтобы кто-то услышал, о каких пустяках они болтают. Когда тетя заставала племянниц за разговором, они замолкали, хихикая и перемигиваясь. Впрочем, таить им было нечего, кроме девичьего стыда и невинности. Они каждый раз обещали друг другу быть сдержаннее, особенно в те дни, когда их дружба нуждалась в защите от посторонних ушей. Сестры довольствовались тем, что у них были одни и те же мысли, и поклялись друг другу, что так будет всегда. В этом они находили свое, особое, счастье.

Кьярина и Лола любили загородные прогулки, поэтому тетя раза два в неделю брала их с собой, и они направлялись по тихой улочке в сторону деревни.

Проходя мимо колледжа, девочки всякий раз надеялись увидеть возле входа директрису, прощавшуюся с очередной воспитанницей, за которой приехали родители. Они усмехались и невольно ускоряли шаг, а потом им приходилось ждать возле Порта Туфи отставшую от них тетушку.

Они шли, держась за руки и лишь изредка оборачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на кирпичный школьный забор, увитый пышным плющом. Вдоль противоположной стороны тянулась ограда, почти вровень с землей. Над центральным сводом Порта Туфи возвышались старинные выцветшие солнечные часы — высокий пролет ворот из серого камня был когда-то перестроен. Вдоль Страда деи Туфи по обе стороны тянулись темно-красные стены с желтоватыми пятнами, за ними зеленели виноградники и оливковые деревья. Здесь почти всегда было безлюдно, и лишь изредка тишину нарушало скрипение лестницы: это фермер взбирался по ней, чтобы собрать плоды смоковницы. Слева ограда упиралась в несколько домов грязновато-красного цвета с маленькими окошками: их можно было разглядеть через деревянную калитку с покатой крышей; сразу за домами находилось кладбище Мизерикордия. Девочки спускались по Страда дель Мандорло, среди олив. Пройдя немного еще, они обычно останавливались в условленном месте, присаживались на низенький заборчик и, в ожидании тети, любовались открывавшимся отсюда видом Сиены.

В тот день небо было серое, но ясное. Туман искрился, пронизанный лучами солнца. Поля у подножия Монте-Амиата казались, как никогда, скучными и однообразными. Контуры холмов стирались, почти неразличимые в дымке. Кипарисы тоже были в тумане, кроме разве что самых ближних. Сиена будто парила над обрывом. Городская стена вонзалась в желтоватую землю, поросшую сорной травой; с другой стороны стена шла почти прямо и делала поворот ближе к Порта Сан Марко. Панораму города венчала остроконечная колокольня церкви Сан Никколо дель Кармине.

Сестры спускались по склону, прислушиваясь к звуку собственных шагов. Справа и слева длинные ряды изгородей постепенно сужались, так что дорога превращалась в тропинку. За Порта Романа холмы сменялись полями, вдали же, словно очерченные лиловой полосой, виднелись голубоватые холмики, на склонах которых ровными рядами чернели кипарисы.

Девочки миновали большой дом с декоративным окном и зелеными ставнями; на его полинявшем от влажности фасаде красовались белые пятна известковых заплат.

Мимо проковылял хромой почтальон с грязной поношенной сумкой через плечо и пригоршней улиток, завернутых в платок; во рту у него торчала перевернутая трубка. Кьярина и Лола проводили его гримасами и, не нарушая молчания, продолжали свой путь. Вскоре им навстречу показались два священника: один маленький и коренастый, второй сухопарый и вытянутый, словно оливковая косточка — пара эта выглядела довольно забавно.

Чуть дальше сестер приветствовал своим желтым от лишайника фасадом еще один особняк: с обеих сторон его окружали доходящие до самой крыши кирпичные опоры, так что вся конструкция напоминала пирамиду.

В этом месте дороги изгороди были уже не такие стройные: они торчали вкривь и вкось, дыбились и трескались, угрожая обрушиться в любой момент.

Кьярина и Лола принялись напевать песенку, но как-то фальшиво и невпопад; они то и дело сбивались и начинали заново.

Глядя на своих беспечных племянниц, Модеста сказала: