Симадзаки Тосон - Нарушенный завет

После ужина все обитатели Рэнгэдзи занялись приготовлениями к проповеди. По издавна заведённому обычаю, достали множество больших фонарей с гербами. Молодой бонза, Сё-дурак и служанка зажигали их и относили в храм.

Постепенно стал собираться народ, желавший послушать проповедь. Само собой разумеется, тут были прихожане храма; узнав, что вечером состоится проповедь, они поспешили сюда, зазывая один другого. И это были не только доживавшие свой век старики и старухи; послушать проповедь пришли и занятые, деловые люди. И уже по одному этому было видно, как прочно ещё держатся в Иияме старинные религиозные обычаи и вера. Даже в обыденных разговорах нередко употреблялись известные изречения и образные выражения из Священного писания. Девушки с чётками в красивых мешочках, которые они прятали за пазухой, тоже вереницей тянулись к Рэнгэдзи.

Для Усимацу это был самый приятный и самый печальный вечер за всё время жизни в храме. О, с каким душевным волнением он предвкушал радость слушания проповеди вместе с Осио! И в этот вечер мысль о его принадлежности к «этa» была для него мучительна, как никогда раньше.

Окусама, Осио и Сёго уже вошли в храм, и все трое стали в углу северного придела. Всюду, и в средней, и в южной части храма, молящиеся обменивались приветствиями, переговаривались между собой… голоса их, хотя и приглушённые, звучали оживлённо и весело. Забавно было наблюдать, как Сё-дурак, нарядившись в своё лучшее, аккуратно расправленное по складкам хаори, прохаживается среди молящихся, стараясь обратить на себя всеобщее внимание. Взглянув на его напыщенный вид, засмеялась окусама, а за нею и Осио. Усимацу сидел у стены, возле которой выставлены были дощечки с фамилиями жертвователей на «вечное служение» и суммой их пожертвований; совсем близко стояла и Осио; он улавливал нежный аромат, исходящий от её волос. Лучи фонарей ярко прорезали темноту храма, и при их свете профиль девушки казался ещё более юным. «Какой у неё трогательный вид, когда она стоит вот так, по-сестрински обнимая Сёго, и улыбается», — думал Усимацу, и каждый раз, когда он на неё взглядывал, его заливала волна радости.

До начала проповеди ещё оставалось немного времени. Пришёл Бумпэй. Он сначала поздоровался с окусамой, с Осио, с Сёго, и только потом с Усимацу. «Ах, и этот противный тип явился», — мысленно произнёс Усимацу, и все его грёзы мгновенно рассеялись. Он снова вернулся к действительности; когда же Усимацу вдобавок увидел, как непринуждённо Бумпэй разговаривает с окусамой, как смешит Сёго и Осио, он рассердился. Бумпэй умел разговаривать с женщинами и детьми и мог всякому пустяку придать значительность. В его манере поведения было что-то располагающее, пленяющее женские сердца, он умел выказать себя намного лучшим, чем был на самом деле. Рядом с замкнутым Усимацу Бумпэй казался даже сердечным. Усимацу ни к кому не подлаживался, больше того, с Сёго он был ещё более или менее ласков, но его отношение к Осио со стороны могло показаться даже холодным.

— Сэгава-кун, что ты скажешь насчёт сегодняшнего сообщения в газете? — не без ехидства тихо спросил Бумпэй.

— Сегодняшнего сообщения? — задумчиво переспросил Усимацу, подняв на него глаза. — Я ещё не читал газеты.

— Странно! Очень странно, что ты не читал.

— Почему?

— Странно, что, так преклоняясь перед этим Иноко-сэнсэем, ты не читал сообщения о его речи. Непременно прочитай. Да и отзыв газеты представляет интерес. Про Иноко-сэнсэя там сказано, что он «лев из «синхэйминов»» … Умеют же эти газетчики сказать, не правда ли?

На устах у него одно, но что в душе? Усимацу не доверял Бумпэю. Осио внимательно прислушивалась к их разговору и переводила взгляд с одного на другого.

— Рассуждения Иноко-сэнсэя — дело особое, но энергия этого человека меня восхищает, — продолжал Бумпэй. — Когда я прочёл отчёт о его речи, мне захотелось почитать что-нибудь из его книг. Ты, кажется, хорошо с ними знаком, вот я тебя и спрашиваю: что из написанного им считается самым лучшим?

— Право, не знаю, — ответил Усимацу.

— Нет, серьёзно… Я действительно заинтересовался им. Если из «этa» выходят такие люди, как Иноко-сэнсэй, то они, несомненно, заслуживают изучения. Да и тебе самому, вероятно, по этой причине захотелось прочесть «Исповедь»? — насмешливо сказал Бумпэй. Усимацу засмеялся и ничего не ответил. Как и следовало ожидать, едва только в присутствии Осио было упомянуто слово «этa», как Усимацу изменился в лице, с трудом скрывая своё волнение. Гнев и страх, вопреки воле Усимацу, отражались на его лице. А Бумпэй сверлил его своим острым взглядом, явно не желая ничего упустить из вида. Его взгляд, казалось, говорил: «Мне жаль тебя, но, право, скрывать бессмысленно».