Был у господина Строле в Экне и застенок. Там непокорных крестьян охаживали по спине ореховыми прутьями так, что кожа у них висела, точно спутанная пряжа из длинных красных ниток. На спине у них живого места не оставалось, и лежали они на скамье, будто освежеванные телячьи туши. А как спустят с крестьян шкуру, то кидают их в большие чаны с рассолом. Соль въедается в раны. Мокли они в чанах не один день, сохранялись в соли хорошо, не портились, ничего им не делалось. Но те, кому спускали шкуру и кого солили в чанах, после до того покладистыми делались, что дальше некуда. Такие они были смирные да послушные, что не то чтобы на барщину не пойти, а со всех ног кидались любое приказание выполнять, помани их только пальцем. Вот так-то и установили в этих усадьбах мир и покой. А мир — это божья благодать.
Но не прискорбно ли, спрашивает Ларс Борре, что бедняги сами навлекают на себя такие мучения? Не горько ли, что они не слушают дружеских советов? Не обидно ли, что они сами, по своей воле, затевают смуту и своими руками разрушают свое благоденствие?
Йон из Брендеболя, как видно, согласен с фохтом, во всяком случае — не прекословит. Он, верно, слышит участие в голосе фохта, понимает, что тот желает ему только добра. Фохт беседует с ним доверительно, точна с лучшим другом:
— Ты человек рассудительный, Стонге! Ты самый уважаемый человек и округе. Так неужто же ты хочешь стать смутьяном?
Это, верно, утренний озноб одолевает его, думает староста. Приступы озноба накатывают на него один за другим, и он начинает дрожать всем телом. Когда человека одолевает утренний озноб, дрожь пробирает его до самого нутра. Ему не у кого спросить совета, а тут еще холод проникает до мозга костей.
Теперь староста уже понял, что не пойдет он за рогом и не станет сзывать общину.
Ларс Борре осушает кружку и закрывает ее крышкой. Пиво пришлось ему по вкусу, он смачно отрыгивает.
— Господин Клевен не собирался строить застенок в своем поместье Убеторп. Зачем же крестьянам вынуждать его к этому? Почтенные землепашцы Брендеболя должны бога благодарить за добросердечного и милостивого господина и не вынуждать помещика на такие меры.
А ведь есть и иные способы! Фохт снова показывает на пояс. Хороший способ — зажать пальцы строптивцу в пистольные замки. Такой способ был в ходу у юнкера Ульфсакса [18] Ульфсакс — Йонс Нильссон Ульфсакс из Усабю, снискавший себе, как и Улоф Строле (см. пред. примеч.), печальную известность жестоким истязанием крестьян. В 1590 году был королевским фохтом в Крунуберге.
из Усабю, где Борре служил в молодости. Крестьянину зажимают пальцы в замок и отпускают его на все четыре стороны. Ступай себе куда знаешь. Но он не находит себе покоя ни днем, ни ночью. Просто диву даешься, до чего неуемным становится человек с пистольными замками на пальцах. Бегает он без устали взад и вперед и не знает отдыха. А если не образумится через два дня, пальцы ему прикручивают чуть покрепче. И на другой же день смутьян является к помещику и смиренно молит, чтобы с него сняли пистольные замки. Он обещает вперед быть во всем покорным своему господину, и те, кто видит его раздавленные, набухшие кровью пальцы, нисколько этому не дивятся… Только к чему навлекать на себя такие муки? Отчего бы не жить в ладу с помещиком? Что может быть лучше мира?
Случилось как-то, что юнкер Ульфсакс из Усабю позабыл про крестьянина, сидевшего в подземелье с пистольными замками на пальцах. У бедняги недостало ума позвать на помощь, а может быть, он и кричал, да только его никто не слышал. Так он и умер, позабытый, в подземелье, с пистольными замками на пальцах. Он начал гнить заживо, мясо отваливалось с пальцев кусок за куском. То там, то тут валялись кусочки гнилого мяса. Парню, видать, было больно. Конечно, у юнкера Ульфсакса и в мыслях не было учинить ему такую муку. Это вышло у него по забывчивости. Но случай этот был хорошей острасткой крестьянам из Усабю. А ведь такой страшной беды никогда бы не стряслось, веди себя крестьяне как подобает.
Вот в деревнях господина Клевена такого вовек не бывало, да и в Брендеболе не будет никогда, если он, Ларс Борре, возьмет крестьян под свое начало, а они станут слушаться его. Разве не лучше жить в мире да тиши?
Йон Стонге слушает кроткие, миролюбивые речи фохта. Староста хотел спросить у кого-нибудь совета — вот фохт и подает ему благой совет. Фохт вовсе не хочет стращать старосту или грозить ему, он только хочет помочь ему выйти из затруднения. Не лучше ли им сейчас поладить друг с другом, чтобы вся деревня жила в мире да тиши? Если они сейчас пойдут по усадьбам и почтенный староста общины поговорит с каждым из крестьян и убедит его идти на барщину, то фохту не нужно будет прибегать к крутым мерам.
Читать дальше