Мика Валтари - Турмс бессмертный

— Турмс, ты человек ученый, поэтому я прошу у тебя помощи. Не хочется мне обижать этих старцев и их бога, но выхода нет: нас ожидает опасное плавание, и я не вправе потерять ни одного человека. И вот я решил добром или силой увезти с собой кого-либо из родственников Асклепия. Не слишком старого, чтобы он смог выдержать тяготы пути, но обученного врачевать раны, морскую лихорадку и другие недуги. Хорошо бы еще, чтобы он говорил по-финикийски. Впрочем, этот язык местные жрецы, как правило, знают.

— Безумец! Что ты задумал?

Он посмотрел на меня, вращая своими бычьими глазами, будто его мучила совесть, и вскричал:

— Турмс, неужели ты не понимаешь, что персы забрали себе все боевые корабли от Кипра до Финикии и дальше, вплоть до Египта! Море беззащитно, как брюхо у коровы! Так да здравствует Кайрос — бог удачи!

— Клянусь бессмертными! — не верил я своим ушам. — Одно дело — благородная война за свободу, и совсем другое — разбой на просторах моря. Жизнь пирата коротка, а смерть страшна и бесславна. Все его преследуют, нигде нет для него спасения, и имя его проклято среди честных людей.

— Ты ли, Турмс, поджигатель храмов, говоришь мне это? — ощерился Дионисий.

— Мы с Дориэем не пойдем за тобой, — твердо сказал я.

— Раз так, счастливо оставаться! — не возражал Дионисий. — Поживите среди гостеприимных жрецов и попробуйте потом объяснить персам, кто вы и откуда тут взялись. До встречи на берегах Стикса — хотя клянусь, тебе придется долго дожидаться меня там!

Слова Дионисия смутили меня. Я задумался.

— Лекари слишком дорожат своей жизнью, — сказал я наконец. — И их можно понять: им ли не знать, как легко оборвать ее одним взмахом меча. Даже врачи из Милета отказывались выходить в море, хотя на суше всегда с готовностью и безвозмездно лечили всех, кто был ранен в морском сражении. Тем более никто по своей воле не захочет плавать на пиратском корабле!

— А кто говорит о пиратах? — возмутился Дионисий. — Мы просто не признаем себя побежденными и продолжим бить врагов в их же водах. А лекаря, как, впрочем, и каждого, кто последует за мной, я сделаю богатым.

— Даже если он останется жив, — пробормотал я, — когда-нибудь его все равно выведут на чистую воду, и никакое богатство тогда не спасет…

— Турмс, — оборвал меня Дионисий, — перестань болтать и найди лекаря, не то, нравится тебе это или не нравится, придется бросить тебя на острове!

И я побрел прочь, вздыхая и ломая голову над тем, как выполнить это поручение. Вдруг в некотором отдалении я заметил коренастого молодого человека, чья фигура показалась мне знакомой, так что я громко окликнул его. Но когда он обернулся, я увидел в его руке змеевидный жезл. Лицо у него было округлое, глаза живые, а лоб изрезан морщинами.

— Кто ты? — спросил я. — Впотьмах мне почудилось, что я тебя знаю.

— Меня зовут Микон, — ответил он. — Я — посвященный, но я тебя не помню.

— Микон? — повторил я. — Когда мы ходили под Сарды, был с нами один гончар из Аттики — тоже Микон. Он пошел воевать, чтобы добыть денег и купить себе маленькую печь для обжига, но вернулся в Афины таким же бедняком, как перед походом. Это был настоящий богатырь, кряжистый, как дуб, и с ним не страшны были никакие персы. Но при этом у меня никогда не возникало чувство, будто я давно его знаю, — не то что с тобой!

— Ты явился кстати, — сказал Микон. — Мой разум в смятении, и я не нахожу себе места… Чего ты хочешь?

Для начала я с похвалой отозвался о святилище Асклепия и о мудрых жрецах. Он же возразил:

— Седая голова не всегда говорит о мудрости. Искусство врачевания, передаваемое из поколения в поколение, может принести столько же вреда, сколько пользы. А под сенью славы предков подчас процветают и глупцы.

— Конечно, не только ваш остров известен своими целителями, — осторожно заметил я. — Говорят, лучшие врачи в мире живут в городе Кротоне на побережье Италии. Один из них вылечил даже великого царя персов, и тот оставил его при своей особе.

— В войске великого царя тоже немало греков, — кивнул Микон. — И это неплохие эллины…

— Ты не прав, — возразил я, — полагаю, раз они рабы, они плохие эллины, даже если с ног до головы обвешаны золотом.

— А разве ты сам не раб? — проговорил он. — Разве ты свободен от оков собственного тела? Мы все рабы до тех пор, пока живем на земле.

— Уж не увлечен ли ты учением орфиков [23]о бессмертной душе? — спросил я.

Микон покачал головой:

— Я знаю лишь одно: все в этом мире что-то значит, но суть вещей скрыта от нас. Только иногда ее удается угадать тем, кто обладает даром ясновидения. И то, что ты подошел ко мне сегодня, тоже имеет какой-то смысл. Взгляни: тонкий серп молодого месяца блестит над морем, подобный золотой нити… Быть может, ты, сам того не ведая, послан Артемидой?