Мика Валтари - Турмс бессмертный

Той печальной ночью, видя вокруг себя столько страданий, я стыдился того, что остался цел, и слезы катились из моих глаз. Я плакал впервые с тех пор, как Гераклит [22]выгнал меня из дома, назвав неблагодарным. Гераклит не мог смириться с тем, что я вместе со всеми исполнял танец свободы и помогал жителям Эфеса в выдворении Гермадора.

Вдруг, откуда ни возьмись, передо мной вырос Дионисий. Проведя рукой по моим щекам, он удивленно спросил:

— Почему ты плачешь, Турмс, — человек, который смеялся во время боя, когда смерть косила вокруг людей?

— Прости мне мои слезы, — ответил я Дионисию. — Я и сам не знаю, отчего они льются. Наверное, не оттого, что ионийцы проиграли сражение. И себя мне не жаль. Но как мне не плакать, вспоминая о пропитанном благовониями воздухе, о восковой табличке с палочкой для письма и о насмешливой мудрости, которая царила в доме моего учителя! Это он открыл мне, что самый долгий путь человек совершает в себе самом и никому не дано узнать свой предел. Вот почему я плачу.

Я прижал его большую ладонь к своей щеке и продолжал навзрыд:

— Однажды Диана кинула мне яблоко, на котором было вырезано ее имя. И это яблоко было для меня дороже всей мудрости моего учителя. Из-за него кружился я в танце свободы. Из-за него подбросил горящий факел в храм Кибелы в Сардах. А теперь я проливаю слезы, не в силах вспомнить лицо Дианы. Поистине нет ничего постоянного, каждое мгновение все изменяется. Меняюсь и я. Все — даже земля и вода — возникло из пламени и в пламя же возвратится. Сам бог — это ночь и день, зима и лето, голод и сытость… Поэтому и он изменчив, как тлеющие благовония. С каждым новым запахом он обретает новое имя.

Коснувшись моего лба, Дионисий озабоченно спросил:

— Тебя случайно не ранили в голову?

Встав лицом к ветру, он смочил слюной указательный палец и подержал его в воздухе, затем прислушался к журчанию воды за кормой, всмотрелся в звездное небо и наконец сказал:

— Человек я не ученый, а все же разбираюсь в морских течениях и ветрах и знаю, как построен корабль. Будь ты простой моряк, я мигом бы осушил твои слезы, вытянув тебя пару раз канатом. Но ты мой друг… Так вот: выбери себе самое красивое ожерелье из нашей добычи, только перестань плакать. Твой плач действует на меня сильнее, чем боевой клич персов.

В ответ я разразился проклятиями и прибавил:

— Можешь выбросить свое ожерелье в море. Сегодня я мечом и копьем лишил жизни многих себе подобных. Их тени преследуют меня. Их холодное дыхание леденит мне лоб.

Дионисий расхохотался и обещал назавтра принести жертву богам в знак нашего примирения, а затем отослал меня спать на благоухающее миррой ложе финикийского военачальника. Запах мирры перебил привкус крови, который я ощущал после битвы у себя на губах. Я погрузился в сон, тяжкий, словно сама смерть, и в этом сне передо мною предстал крылатый призрак женщины с пленительной улыбкой на устах. Но когда я хотел заключить его в свои объятия, он растворился, ускользнув у меня из рук, и исчез.

Когда я проснулся, солнце уже стояло высоко в небе. За кормой по-прежнему журчала вода, гребцы мерно взмахивали веслами — но как же я удивился, установив по положению солнца, что плывем мы не на север в Фокею, а на юг.

Дориэй сидел на носу корабля с мокрой повязкой на голове. Проклиная всех морских богов, я спросил:

— Куда идет наше судно?

Слева от нас тянулась цепь бурых прибрежных холмов, а с правой стороны проплывали синие тени островов.

Дориэй ответил:

— Не знаю и знать не хочу. Голова у меня гудит, как растревоженный улей, и при одном только виде моря к горлу подступает тошнота.

Ветер крепчал, и волны за бортом стали покрываться пеной. За нами на должном расстоянии следовали два других корабля. Вода порой заливала отверстия для весел. Но Дионисий только весело смеялся, споря с рулевым о том, как называются эти горы и что за знаки видны на берегу.

— Куда мы идем? — повторил я, подходя к Дионисию. — Ты же ведешь нас в персидские воды!

Он расхохотался:

— Суда из Милета укрылись в своем порту. Другие ионийцы бегут на север, в родные города. Мы же зашли глубоко в тыл к персам, где никому и в голову не придет искать нас.

Прямо перед нами в море плавал дельфин, выставляя из воды блестящие бока. И Дионисий, указывая на него, добавил:

— Разве ты не видишь, что морские нимфы сопровождают нас, маня своими округлыми бедрами? Это добрый знак, который дает нам надежду уйти от персов и от потерянной для нас Ионии.