Юрий Борев - Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах

Неокритический реализмКаледина и подобных ему разоблачителей «свинцовых мерзостей» нашей армейской, кладбищенской и общегородской жизни — это бытописательство типа Помяловского, только с меньшей, чем у него, литературной культурой и меньшими исходными литературными способностями. К сожалению, многое из «лагерной» литературы находится также на уровне такого бытописательства и лишено философически-художественного величия.

Большую роль стала играть литература ГУЛага, внёсшая в культуру огромный трагический жизненный опыт. Эта литература, конечно, останется в истории культуры, особенно в таких высших своих проявлениях, как Солженицын и Шаламов.

Однако вершины русской и мировой литературы «Война и мир», «Преступление и наказание», «Мастер и Маргарита» позади нас и, надеюсь и верую, — впереди. Платонов и Булгаков, Цветаева и Ахматова дают уверенность в великой будущности нашей литературы. Уникальный трагический жизненный опыт, который в страданиях обрела наша интеллигенция, и великие традиции нашей художественной культуры не могут не привести к великому созидательному акту сотворения нового художественного мира, к созданию истинных шедевров мировой классики.

Как бы ни пошёл исторический процесс и какие бы откаты ни были, страна, имеющая огромный потенциал, исторически выйдет из этого кризиса. Политическая и экономическая ситуация имеет дальние перспективы выхода на большие просторы. Духовная же ситуация уже сегодня такова, что уже завтра можно ожидать высоких духовных взлётов культуры нашей страны. Художественные и философские достижения ожидают нас в ближайшем времени. Таков мой прогноз.

«Тяжкий млат, дробя стекло, куёт булат». В нашей стране страшная тоталитарная сила «дробила» интеллигентов, превращая одних в доносчиков, других в пьяниц, третьих в конформистов. Однако в некоторых выковывала глубинное художественное сознание, сочетающееся с огромным жизненным опытом. Эта часть нашей интеллигенции замечательно проявилась за рубежом (Солженицын, Синявский, Войнович, Аксёнов и другие) и у нас (Фазиль Искандер, Василий Гроссман и другие). Однако до сих пор существовало в нашей литературе обобщение частностей нашего бытия. Редко поднималась наша литература в последние десятилетия на философический уровень, редко имела ясный социальный идеал. Всё хорошее в нашей литературе рождалось как нечто критическое, противостоящее тому, что есть. Это нормально. Только так в тоталитарном обществе и возможно рождение культурных ценностей. Однако простое отрицание, простая критика существующего ещё не даёт выход к высшим литературным ценностям. Высшие ценности появляются, когда литература обретает философическое видение мира и ориентируется на внятный нравственный идеал. Что толку, если бы Толстой и Достоевский просто говорили о мерзостях жизни — были бы они Помяловскими. Но это не мировой уровень. Они же дали концепцию непротивления злу насилием, внутреннего самосовершенствования личности, утверждали, что насилием можно только разрушать, а преобразовать следует прежде всего самих себя.

Эта простая, ясная и гениальная концепция. Она была своевременна. Она предугадала XX век, и, если бы к ней прислушались, она предотвратила бы все ошибки и бедствия нашего века. Сегодня она помогает их понять и преодолеть. Такого масштаба концепции, охватывающей нашу эпоху и уходящей в будущее, нам сейчас не хватает. И когда она появится, у нас будет вновь великая литература. Она в пути, и гарантия тому великая традиция русской литературы и великий жизненный опыт нашей интеллигенции, обретённый не только в лагерях, но и на кухне, и в очередях, и на работе.

Мережковский говорил, что первые христиане не выдержали бы испытаний, загляни они в курс истории церкви. А на что были бы способны в царское время несгибаемые большевики, загляни они в «Краткий курс истории партии»?

Природа исключает достоверное предсказание. Свидетельство тому — принцип неопределённости Гейзенберга. С этим эффектом столкнулся и Винер: оказалось невозможным одновременно определить и скорость, и местонахождение самолёта. Философски это строго отделяет категорию возможности от действительности. Сама вселенная позаботилась о размежевании этих категорий.