Юрий Борев - Фарисея. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах

Между тем сейчас мы переживаем такой упадок нравственности, что впору повторить слова Вольтера: если бы бога не было, его необходимо было бы выдумать.

В юности Пастернак был в Марбурге у знаменитого философа Когена. Коген хотел оставить Пастернака своим аспирантом. Это не состоялось, как не состоялась и музыкальная карьера, предложенная ему знаменитым композитором. Пастернак стал великим поэтом. Говорят, в Марбурге есть улица Бориса Пастернака. Так ли это, я не знаю, но знаю, что та улица в Переделкине, на которой стоит дача Пастернака — ныне дом-музей — носит имя Павленко.

Непереводимые выражения русского языка: «подселенка за выездом», «правофланговые пятилетки», «писатели-автоматчики», «даёшь!», «переходящее знамя», «обгоним и перегоним передовые страны», «наплевизм», «ударник коммунистического труда», «победитель соцсоревнования», «навстречу съезду», «коммуналка», «колхозы», «маяки будущего», «красная доска», «эпохальный слёт», «исторический съезд», «ограниченный контингент оказал братскую помощь соседнему народу», «совместное патрулирование».

— Что такое «встречный план»?

— Например, ты мне говоришь: «Давай сегодня два раза». Я отвечаю: «Давай четыре». При этом мы оба знаем, что больше одного всё равно не получится.

С отменой цензуры многое в нашем искусстве рухнуло. Актуальнейший и яркий театр на Таганке долго жил на аллюзиях и изящных фигах в кармане. В эпоху гласности аллюзии перестали играть конструктивно-художественную роль, и театр, потеряв и свою манеру, и свою остроту.

Поэт Алексей Марков родился на Ставропольщине. В начале 30-х годов там разразился голод. Заградотряды не выпускали никого из вымирающих деревень. Уже были съедены все кошки и собаки. Семья Марковых мучительно умирала. Бабушка, дедушка, мать, дети — всего тринадцать человек — спали, когда отец протопил печь и закрыл задвижку. Все тринадцать никогда не проснулись. Алексей остался жив, — отец отправил его ночевать к родне.

После XX съезда Марков написал об этом поэму. Её принял к печати «Новый мир», и Твардовский, чтобы избежать цензурных проволок, показал её Хрущёву. Тот с публикацией согласился, но попросил снять эпизод: умирающие от голода дети лежат на дороге, а коммунисты, перешагивая через них, идут в спецстоловую. Твардовский спросил: «Разве это не правда?» — «Правда, — ответил Хрущёв, но это скомпрометирует партию, и я должен буду покинуть её». — «Но ведь это значит кастрировать поэму…» Поэма напечатана не была.

В начале перестройки на встрече писателей и историков Академии общественных наук Алексей Марков рассказал; судьбе своей семьи и своей поэмы. Присутствовавшая на встрече Раиса Максимовна Горбачёва в перерыве сочувственно заговорила с поэтом, рассказав, что такая же судьба постигла некоторых членов семьи Михаила Сергеевича, и пообещала содействие в публикации. Поэму принял к печати журнал «Молодая гвардия».

Каково же было разочарование Маркова, когда в тексте напечатанной поэмы он не обнаружил эпизода со спецстоловой. Марков возмутился: «Без этого я мог опубликовать поэму ещё тридцать лет назад!» Главный редактор ему сказала: «Старик, они там сверху разрешают, а завтра всё может измениться, а отвечать придётся мне».

Кинорежиссёр Алексей Герман предположил, как Невзоров представил бы в передаче «600 секунд» роман Достоевского «Преступление и наказание»:

— Ты зачем старушку убил?

— Бабки были нужны.

Не думай.

Думаешь — не говори.

Думаешь и говоришь — не пиши.

Думаешь, говоришь и пишешь — не подписывай.

Думаешь, говоришь, пишешь и подписываешь — не удивляйся.

Некоторые советские писатели написали много больше, чем прочитали.

Философ Мераб Мамардашвили говорил: «У нас произошла антропологическая катастрофа. У истоков нашего духовного одичания обрыв цивилизованных нитей, утрата цивилизованных основ бытия. Общество в беде, и процесс может оказаться необратимым. Это внушает мне ужас. За этим стоит какой-то общий закон. Тщетно пытаюсь его найти».

Мераб Мамардашвили говорил: «Если грузинский народ выберет Гамсахурдия, я отрекусь от своего народа».