Юрий Сушко - Друзья Высоцкого - проверка на преданность

«Вчера, 1 декабря, руководители партии и правительства посетили Выставку произведений московских художников, устроенную в Центральном выставочном зале и посвященную 30-летию Московского отделения Союза художников…

На вопрос руководителей Московской организации художников, как оценивается выставка в целом, тов. Н. С. Хрущев ответил:

«Как и на всякой выставке, здесь представлены и хорошие, и средние, и слабые работы. Устроители выставки в ряде случаев, видимо, пошли на поводу у тех, кто защищает слабые и неприемлемые произведения, проявили либерализм. А такая политика не может привести к дальнейшему подъему советского искусства социалистического реализма».

Художники и скульпторы горячо поблагодарили товарища Н. С. Хрущева…»

«Высокое призвание советского искусства — служить народу, делу коммунизма»

«Правда», 2 декабря 1962

— … Это еще что такое?! — Никита Сергеевич, остановившись перед телевизором, ткнул толстым пальцем в экран и плюхнулся в кресло. — Что это у нас за художники такие объявились? Ты их знаешь? Почему это у Запада такое к ним внимание?

Стоявший рядом с Хрущевым секретарь ЦК Ильичев встрепенулся и лихо отрапортовал:

— Так ведь это же абстракционисты, Никит-Сергеич! Устроили выставку-однодневку в Москве во флигельке Дома учителя. Насобирали кучку зарубежных корреспондентов. Объявили, что в СССР уже разрешили абстрактное искусство.

— Кто разрешил? — Хрущев понемногу начинал закипать. — Кто вообще они такие?

— Я ж говорю: абстракционисты. Сейчас, Никита Сергеевич. — Ильичев полистал записную книжку. — Вот. В основном это художники экспериментальной студии живописи и графики при Московском горкоме художников книги и графики Союза художников…

— Ишь ты — «при горкоме»… — хмыкнул Хрущев. — А обкомов у них еще нет? Ладно, приедем домой, разберемся. Что у нас там сегодня по графику?

— Встреча с активистами общества дружбы в нашем посольстве. Потом…

— Ладно, — махнул рукой Никита Сергеевич. — Потом будет потом…

По возвращении из зарубежного вояжа Никита Сергеевич, к удивлению «идеологов», не стал сгоряча, как обычно, махать шашкой и рубить головы, а сказал Ильичеву, что ему самому нужно посмотреть эту «мазню».

…На следующий день руководитель студии Элий Белютин был вызван в Союз художников, где ему сообщили, что на юбилейной выставке «ХХХ лет Московского отделения Союза художников СССР» для работ его «экспериментаторов» будут выделены площади. 1 декабря состоится посещение экспозиции… Кем, кем? Самим! Понимаешь? И началось! Заведующий отделом культуры ЦК КПСС Поликарпов названивал в Союз художников каждые 15 минут: как идет подготовка?! Что вы там копаетесь?

Первым, кому сообщил Белютин то ли радостную, то ли опасную весть, был скульптор Эрнст Неизвестный.

— Эрик, пойми, это наш шанс! — убеждал его Белютин. — Пришли другие времена. Партия, ЦК намерены глубоко разобраться в делах художников. Это же реальный шанс доказать наши возможности, и ты напрасно сомневаешься…

«Обстановка накануне 1 декабря была страшно нервная, — вспоминал Неизвестный. — Мы работали всю ночь, и среди художников, которые находились в Манеже, было много нескрываемых агентов… К утру… пришел начальник правительственной охраны. Он заглядывал под столы, простукивал бронзу, видимо, боясь бомб или магнитофонов…»

Эрнст не удержался и из озорства решил «помочь». Тронул главного охранника за плечо и указал на окно, которое хорошо просматривалось с противоположной стороны Манежа, от Университета. Намекая на свой фронтовой опыт офицера, высказал предположение, что именно оттуда возможно прицельно шмальнуть по «мишени № 1». Главный телохранитель взволновался, отправил подручных заколачивать подозрительное окно. Как раз в этот момент, ровно в 11.00, к выставочному залу подкатил кортеж правительственных машин.

Сначала в нижнем зале появилась большая группа мужчин, похожих, как братья-близнецы, в одинаковых же синих костюмах, без особых примет, крепкого телосложения, которые тотчас заняли круговую оборону: мышь не проскочит. Следом за ними стремительно вкатилась группа карликов в черных костюмах. Лишь один — длинный и тощий, как глист, Михаил Андреевич Суслов — был в сером, как и полагалось «серому кардиналу».