Мария Воронова - Сестра милосердия

«Увидишь его как-нибудь потом, — шипела эта сила, — но сейчас не смей встречать Константина Георгиевича, будто верная невеста. Не заставляй его чувствовать обязательства, которых у него перед тобой нет и быть не может».

Обычно правильное решение успокаивает, но не в этот раз. Элеонора не спала всю ночь, не помогли даже уговоры, что с утра ей выходить на смену и отдохнуть перед работой — ее долг.

Но стоило ей погрузиться в забытье, как она резко, словно от толчка просыпалась с колотящимся сердцем и начинала размышлять, что подумал Константин Георгиевич, когда не увидел ее на перроне.

Обрадовался? Огорчился? Почувствовал облегчение?

Правильный ответ пришел только под утро: ничего! Ровным счетом ничего! Он просто не вспомнил о тебе.

После этой догадки ей наконец-то удалось уснуть.

Дежурство, слава богу, выдалось очень хлопотное, грустить и страдать ей не дали. И спать не дали, значит, придя домой, она не будет мучиться и хватать себя за руки, чтобы не пойти к Константину Георгиевичу, а просто ляжет спать.

Элеонора вышла в кухню набрать воды и встретила там соседку Лиду. Та, как обычно, слегка навеселе, варила картошку.

— К тебе вчера военный приходил, — сказала она нетвердо, — все удивлялся, где ты. Красивый…

Лида закатила глаза и пошатнулась.

У Элеоноры задрожали руки.

— И что вы ему сказали?

— Что-что? Откуда я знаю, где ты ходишь, ты ж не докладываешь. Больно гордая! Он тебе записку оставил… Сейчас, где она… Погоди…

После небольшой паузы Лида выудила из кармана лист бумаги, уже изрядно помятый и в подозрительных пятнах. Чудо, что она вообще вспомнила о записке.

«Элеонора Сергеевна, куда Вы пропали? Я теряюсь в догадках! Срочно дайте о себе знать!

Пожалуй, глухое молчание будет выглядеть некрасиво. Создаст ненужный шум вокруг ее персоны.

Элеонора вздохнула и отправилась в дом, где поклялась больше не бывать. Озираясь, как шпионка, она бросила в почтовый ящик сдержанную записку, что очень рада возвращению Константина Георгиевича и счастлива была бы повидаться, но, увы, слишком много работы.

Это выглядело так, будто она заходила и просто никого не застала. Что ж, приличия соблюдены.

Константин Георгиевич нагрянул внезапно через неделю, когда она уже почти смирилась, что их дружба позади.

Элеонора как раз натирала медную ручку двери, как услышала в прихожей его голос.

— Добрый вечер! Могу я видеть Элеонору Львову?

— Да, кажется она дома. Вы пройдите, стукните, пятая дверь налево.

Обычно говорят, что от страха душа «в пятки ушла». Свою душу Элеонора ощутила где-то под ложечкой. Не думая, она молниеносно захлопнула свою пятую дверь налево, повернула ключ и затаилась.

Через минуту в дверь аккуратно постучали:

— Элеонора Сергеевна?

Она молчала, но сердце колотилось так, что, казалось, Воинов не может его не услышать.

— Вы дома? Это я, откройте.

Снова стук:

— Откройте… Мне кажется, вы дома. Элеонора… Ну, нет так нет.

Звук его удаляющихся шагов, непривычно медленных и тяжелых, отдавался болью в ее сердце. Пришлось крепко стиснуть руки, чтобы не распахнуть дверь.

Кажется, ее хитрость не смогла его обмануть. Оно и к лучшему. Что может быстрее излечить человека от добрых намерений, чем понимание, что он не нужен? Покамест она вела себя безупречно, соблюдала нужную дистанцию, но когда к ней приходят в гости без приглашения, она имеет полное право не отзываться. Константину Георгиевичу не на что обижаться.

Наступил сентябрь. Ранняя прозрачная осень удивительно гармонировала с настроением Элеоноры.

В сердце воцарилось безнадежное, но светлое спокойствие. Она думала о том, что осень, брошенное семя уже не даст всходов, но то, что было, останется с нею навсегда.

Вероятно, она грустила бы сильнее, но в ее распоряжении было лучшее средство от меланхолии — работа.

Недавно Крылову удалось вернуть ей дневной график. Это вызвало у старшей кислую улыбку, но противиться воле врачей она не могла. К сожалению, доктора явно предпочитали ее другим сестрам, Элеонора была нарасхват. Работы она никогда не боялась, но ее огорчало, что сестры злятся, практически бойкотируют ее, а за спиной говорят всякие гадости, которые она всеми силами старалась не слушать.

Такое пренебрежение уязвляло, она ведь никогда не желала и тем более не делала сестрам ничего плохого. Наоборот!

И тем не менее в материальном зале, когда они все вместе собирались делать салфетки, она сидела наособицу и не принимала участия в общем разговоре. Положим, разговорчики были так себе, но к ней никто не обращался и ни о чем не спрашивал.