Мария Воронова - Сестра милосердия

Элеоноре стало стыдно.

— Я просто думаю, что вам нужны будут деньги в санатории.

— Зачем? После долгого физического разложения моральное мне, слава богу, недоступно. Никаких пороков, а на добродетельную жизнь я себе немного отложил. Поймите меня правильно, я хочу, чтобы вы распорядились этими деньгами, как считаете нужным. Больше всего я хотел бы, чтобы вы на них хорошо питались, но знаю, что вы ни за что не будете это делать.

— Константин Георгиевич!

— Ну ладно, ладно. Не сердитесь. По крайней мере, нашего тирана надо отблагодарить, и я знаю, что вы с вашим тактом найдете способ это сделать. Пустите деньги на бифштексы для Микки, например, или посмотрите, может быть, Елизавете Ксаверьевне нужна пишущая машинка получше. Знаете, икру я еще мог бы ей простить, но то, что она сто раз перепечатывала мою рукопись и не взяла за это ни копейки, нельзя оставить безнаказанным!

— Это верно, — вздохнула Элеонора. Она очень переживала, что доставляет Шмидт столько затруднений, — я постараюсь, но Елизавета Ксаверьевна может обидеться на слишком явную и поспешную благодарность.

— Уверен, что вы устроите все в лучшем виде.

— Константин Георгиевич, хочу заметить, что у вас ничего нет из обстановки. Как вы собираетесь жить, когда вернетесь из санатория?

— Ах да! — Воинов энергично хлопнул себя по лбу. — Действительно… В общем, вы распорядитесь этими средствами гораздо лучше меня, и хватит об этом. В первую очередь вы должны дать мне свой точный почтовый адрес, чтобы наша переписка больше не зависела от разных случайностей.

Посадив Воинова в поезд, Элеонора очень переживала. Пока она видела его на больничной койке, казалось, что он почти совсем поправился, несмотря на страшную худобу, но на вокзале, и особенно в купе, когда он, пройдя по перрону, без сил упал на нижнюю полку, они с Калининым поняли, что он еще очень и очень истощен. Хорошо, что соседями оказались молодые военные, и Элеонора, выманив старшего из них в коридор, шепотом попросила присмотреть за попутчиком.

О прибытии можно было не волноваться. Довгалюк, расторопность которого не имела границ, договорился с работниками санатория, чтобы нового пациента встретили на станции.

Константин Георгиевич понимал ее беспокойство и сразу, как приехал на место, дал телеграмму.

Потом он писал ей аккуратно, раз в неделю, и от этих суховатых писем становилось грустно.

Он с юмором рассказывал, как ходит к источнику и пьет теплую минеральную воду, которую именовал «моча планеты», ест по шесть раз на дню и посещает лечебную физкультуру. «Будто мне семьдесят лет, а не тридцать!» Но уже во втором письме не стало жалоб на монотонное существование, Константин Георгиевич писал, что Знаменский предложил ему оформить монографию в виде диссертации и готовиться к защите. Так что теперь он снова занят, работает с рукописью. Изменить надо не суть, а всего лишь структуру монографии, поэтому процесс не творческий и даже скучный.

Слава богу, в санатории оказалась приличная библиотека, он наверстывает упущенное и читает медицинские журналы последних лет.

В каждом письме Воинов справлялся, как она живет, здорова ли, что поделывает Елизавета Ксаверьевна (он испытывал к Шмидт сильную симпатию и аккуратно посылал ей милые открытки с видами).

Да, это были очень хорошие, дружелюбные послания, но в них совершенно не чувствовалось той щемящей нежности, которой было пронизано самое первое письмо.

Теперь Элеонора все чаще доставала его из коробки. Письмо человека войны, мужчины, которого никто не ждет… Его нежность и тоска, наверное, мало имели отношения к ней самой. Пусть мимолетный порыв, но он был и навсегда останется с ней.

Август подходил к концу и привел темные сырые рассветы. Элеонора просыпалась под шум дождя и чувствовала, как сердце трепещет в ожидании перемен. Она знала, откуда это обманчивое чувство. Привычка детства. Дождь и серое низкое небо обещали скорое начало учебного года, а значит, конец одиночеству, и навстречу новым приключениям.

Первые годы в Смольном она ждала с каникул Анечку Яворскую, свою задушевную подружку, а потом, когда Аня умерла, фантазировала, что появится новенькая и захочет с ней дружить. Увы, не сбылось, несмотря на ровные отношения со всеми воспитанницами, Элеонора так и провела все годы в Смольном одиночкой. А привычка мечтать в последних числах августа осталась.

В очередном письме Константин Георгиевич сообщил, что курс лечения пройден, и назвал дату возвращения. «Дорогая Элеонора Сергеевна, не хочу хвастаться, но сегодня я крутил солнце на турнике и вдруг понял, что, кажется, действительно поправился! До этого момента все происходящее казалось мне чьей-то шуткой, а сейчас я поверил, что выздоровел. Честно говоря, я выгляжу таким здоровым, что стыдно показываться Вам на глаза. До скорой встречи!»