Мария Воронова: Сестра милосердия

— Элеонора Сергеевна, это вам! — он протянул ей огромный букет роз.

Она растерялась.

— К сожалению, совесть и санэпидрежим не позволили мне пронести в операционную цветы, поэтому так. Простите.

— Спасибо…

Как ни была смущена Элеонора, она ускорила шаг. Нехорошо, если в клинике пойдет слух, что новый начальник ВПХ подстерегает сестер.

— Пойдемте, я покажу вам свой новый кабинет. Заодно и обсудим наше дело.

Она слабо покачала головой, но Воинов крепко взял ее за локоть.

— Вы теперь не на службе, так что никакие отговорки не принимаются.

Кафедра военно-полевой хирургии находилась в соседнем корпусе. Следовало пройти через территорию, и Элеоноре было неловко, что сотрудники, вышедшие на улицу по случаю окончания рабочего дня, видят ее с Воиновым и с букетом цветов.

Кабинет Воинова казался тесным из-за больших стеллажей с книгами, занимающих все стены. Мебель была старинная, но самая простая и очень симпатичная. Высокое стрельчатое окно создавало неповторимый романтический колорит, и Элеонора подумала, что кабинет очень похож на своего нового хозяина.

— У вас есть ваза? Надо поставить цветы, а то завянут.

Элеонора задумчиво провела пальцем по старым кожаным корешкам.

— Я еще не смотрел, что у меня есть. Честно говоря, не до этого. Защита на носу, — Воинов распахивал дверцы шкафов. — Нет, кажется, нет. Давайте просто положим в раковину и нальем воды.

— Когда же у вас защита?

— Через неделю. Видите, меня авансом назначили на эту должность, так что оплошать никак нельзя.

Элеонора кивнула.

— Если нужна моя помощь…

— Спасибо! Но давайте поговорим о другом деле. Я знаю, дежурство выпало адское, но вы думали над моим предложением? Может быть, передумали?

Константин Георгиевич сновал по кабинету, устраивал розы в воде, запускал спиртовку, чтобы приготовить им кофе. На минуту у нее появилось впечатление, что ему все равно, согласится она или откажется.

— Я не могу стать вашей женой, — сказала она тихо.

— Как же так? Почему?

Она пожала плечами.

— У вас есть кто-то, кого вы любите?

— Нет.

— Тогда почему?

— Разве девушка должна объяснять такие вещи?

Нахмурившись, Константин Георгиевич прошелся по кабинету.

— Элеонора! — он остановился, достал папиросу и глубоко затянулся, прикурив от синего огонька спиртовки. — В обычной ситуации — нет, не должна. Но у нас другое дело. Я хотел умереть у вас на руках, а вы заставили меня выжить. Я знал, что будет тяжело, но пошел на это, терпел боль, стыд и беспомощность только затем, чтобы быть с вами. Мне казалось, я нужен вам. Я думал, вы так отчаянно сражаетесь за мою жизнь, потому что хотите, чтобы мы были вместе.

— Я просто хотела, чтоб вы жили…

— Получается, мы не поняли друг друга, — Воинов вздохнул и долго гасил папиросу в простой медной пепельнице.

— Константин Георгиевич, но все так хорошо получилось. Мы снова работаем вместе, я буду вашей бессменной сестрой, как прежде.

— Но я не хочу с вами работать. Я хочу с вами жить. Чтобы вы меня ругали и воспитывали, как вы это любите делать. Чтобы кормили меня этим своим адским варевом и котлетами. Элеонора, если вы за меня не пойдете, я больше никогда в жизни не поем таких отвратительных котлет!

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Воинов протянул к ней руки.

— Ну, пойдете?

Как хотелось броситься в его объятия! Ее губы помнили тот короткий поцелуй… Но есть прошлое, с которым ничего нельзя поделать. Господи, позволь мне оставить это прошлое при себе. Пусть оно не даст мне любви, но оставит уважение и дружбу.

— Константин Георгиевич, вы же не любите меня.

— Здрасьте!

— Не здрасьте, а не любите. Вы хорошо ко мне относитесь, но вы не были влюблены в меня никогда. И я вас не привлекала в том смысле, как жена должна нравиться мужу.

Константин Георгиевич сел с ней рядом и опустил глаза.

— Это неправда, — сказал он глухо, — можете сердиться, но вы всегда нравились мне именно в этом смысле. После того как вы заболели тифом, я не знал женщин. Мечтал только о вас. Мне казалось, так я сохраню то, что возникло между нами тогда в лазарете, помните? Когда у вас была бритая голова? Это воспоминание казалось мне очень важным, важнее любых страстей.

Элеонора едва не застонала. Как бы она хотела вернуться в тот день… Девочка с бритой головой все еще живет в его сердце. Но если она согласится, то уничтожит это чистое воспоминание, убьет хорошую память о себе.

Нельзя жертвовать этим ради счастья. В сущности, холодно подумала Элеонора, у меня и нет выбора. Я уничтожила для себя возможность счастья, когда была с Ланским. Я осквернила себя, а то, что было потом, не так уж много значит. Пока я была одна, я убаюкала себя работой и милосердными хлопотами, но теперь пришлось проснуться и напомнить себе, кто я такая есть.