Василий Седугин - Юрий Долгорукий

– Я вернусь в свою светлицу. Авось женщину никто не тронет!

И она юркнула в дверь терема.

Князь в растерянности стоял на крыльце, у него не было оружия, и он не знал, чью сторону принять. Пока он колебался, ворота треснули и повалились, и в образовавшуюся широкую брешь хлынула толпа вооруженных людей. Защитники терема были смяты, к Юрию подскочил мужичишко с палкой в руках, рот разъят криком, глаза вытаращены, ахнув, хлопнул княжича по голове, и тот погрузился в непроглядную темноту…

Очнулся ночью. Долго не мог понять, где он и что с ним. Наконец вспомнил, стал оглядываться. Лежал он возле какого-то дома, далеко в стороне от терема Путяты. Самого терема не было, на его месте были только черные головешки. Значит, кто-то пожалел князя и отнес подальше от пожарища.

Немного полежав, Юрий с трудом поднялся и побрел по улице. До него доносились крики, свист, кто-то пробежал мимо, но его никто не тронул, и он добрел до своего терема. Как нашел дорогу, не знал, видно, какое-то неведомое чутье вело его в эту темную, страшную ночь. Иван ахнул, увидев княжича.

– Кто тебя так?

Юрий рухнул на скамейку, устало махнул рукой.

– На улицах такое творится, такое творится! – обмывая рану Юрия, говорил Иван. – К нашему терему тоже подходили люди, бушевали вокруг ограды, но выходил ключник и говорил, что это дом Мономаха. Тогда все уходили. Твоего батюшку киевляне и любят, и уважают, поэтому и терем не тронули.

Юрий решил переждать бурные события в Киеве, а потом возвращаться в Переяславль.

А в Переяславле Владимир Мономах, узнав о смерти Святополка, стал собираться на похороны, чтобы отдать последние почести покойному. Святополк приходился ему двоюродным братом, с ним были связаны воспоминания о детских и юношеских годах, совместных походах и сражениях. Он, знал, что согласно заведенному обычаю престол займут старшие в роду Рюриковичей – или Олег, или Давыд Святославичи. Он же, Мономах, был третьим по старшинству, поэтому о высокой власти не помышлял.

Однако через день из Киева прискакал новый гонец и рассказал, что началось восстание бедноты, дома и терема богатых людей разорены или сожжены, евреи спрятались в синагоге и огородились, готовясь к осаде, а их дома пограблены. Знатные люди во главе с митрополитом Никифором, опасаясь за благополучие города и страны, приглашали его, Мономаха, занять великокняжеский престол и усмирить народ.

Мономах помнил смуту 1068 года, когда Киев стал игрушкой в руках черни, когда князья – и вместе с ними он, Мономах, – бежали из столицы, спасаясь от расправы. Он ненавидел буйную толпу, считал ее врагом государства и готов был применить самые суровые меры. Но князь опасался и другой беды – княжеской усобицы. Если против обычая он займет киевский престол, с этим не смирятся Олег и Давыд, а у них десятки тысяч вооруженных людей. Снова война, снова кровь русских людей…

И Мономах отказал в просьбе киевлян.

Однако мятеж в Киеве продолжал разрастаться. На следующий день вооруженная толпа обступила боярские и купеческие дома, подошла к великокняжескому дворцу. Большое число людей двинулось в сторону Печерского и Выдубицкого монастырей, грозясь расправиться с монахами – плутами и мздоимцами. Мятеж нарастал, вовлекая в свой водоворот все новые и новые сотни людей.

И тогда митрополит Никифор в Софийском соборе вновь собрал киевскую верхушку. Было решено вторично просить Владимира Мономаха занять престол правителя страны. Летопись сохранила короткое и грозное письмо от больших людей Киева знаменитому князю: «Пойди, князь, в Киев; если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет, это не только Путятин двор или сотских, или евреев пограбят, а еще нападут на невестку твою, и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят монастыри».

И Мономах решился. Его приход в столицу с ликованием встретили жители. Из Золотых ворот навстречу ему вышли митрополит, епископы, бояре, купцы и неисчислимые толпы народа. Все с надеждой смотрели на прославленного князя, надеясь, что он разрешит все споры и защитит слабых и сирых. И, действительно, через несколько дней вышел «Устав Владимира Всеволодовича». Резы были ограничены пятидесятью процентами в год. Если два раза отдавались резы, то оставалось отдать только сам долг. А если человек трижды заплатил по резам, то не оставался должен ничего. Большие послабления сделал Мономах и сельским жителям, попавшим в зависимость от бояр – закупам, рядовичам, смердам и холопам. В тот же день мятеж в Киеве окончательно утишился.