Василий Седугин - Юрий Долгорукий

Боярин поморщился, но ничего не сказал.

– Ты вот что, – Юрий приблизился к нему и стал говорить тихо: – Подойди к ней и незаметно шепни, пусть выйдет на крыльцо. Я подожду ее там. Но чтоб никто не слышал, хорошо?

– Все равно узнают.

– Ну, это потом. А пока сделай, как я сказал.

Пошатываясь, Юрий вышел из горницы. Было ветрено, по небу мчались тонкие серые облака, сквозь них проглядывала мутна луна. Между построек затаилась непроглядная темень, самое подходящее место для влюбленных. Он прислонился к крылечному столбу, стал ждать.

Наверху резко открылась дверь, вместе со светом наружу вырвался гул многих голосов, смешанный с музыкой свирелей, бубен и дудок, кто-то, спотыкаясь и бормоча себе под нос, прошел мимо и скрылся между домами.

Наконец вышла та, которую он ждал. Она встала возле двери, не решаясь спуститься по лестнице, видимо, выглядывала его. Тогда он вышел на лунный свет, тихонько позвал:

– Не пугайся. Я один.

Она неторопливо сошла, остановилась возле него. Он увидел, как у нее лукаво сощурились глаза, а на лице мелькнула улыбка.

– С чего ты взял, князь, что я боюсь? Я в своем селении, меня есть кому защитить.

– И кто же они, твои защитники?

– Папа с мамой да братья.

– Ты вместе с ними живешь?

– Нет, живу отдельно.

– Скучно, поди, одной?

– Да уж какое веселье… А ты чего, решил поразвлечь меня?

– Приглянулась ты мне, захотелось встретиться, поговорить.

– Говори.

– На виду стоим. Может, отойдем в сторонку?

– И то правда. Отойдем.

Они встали в тень какого-то дома. Он попытался привлечь ее к себе, но она легко вывернулась, погрозила ему пальчиком:

– Шалунишка ты, князь! Любишь рукам волю давать. Привык, как видно, с доступными женщинами дело иметь.

– Коли обидел, прости.

– Обидел, князь.

– Тогда я пойду… Пир еще не закончился.

– Так сразу? И до дома не проводишь?

– Боюсь предложить. Опять обижу.

– Да мало ли что мы скажем…

Дома с пристроенными сарайчиками, хлевами и амбарами располагались без какого-либо намеченного порядка, где как придется. Расстояние между постройками было самое малое, лишь бы запряженной лошади проехать. Юрий несколько раз споткнулся о выбитые колесами жерди, она его поддержала под руку:

– Осторожнее, князь. Упадешь, нос разобьешь.

– Смеешься?

– А почему бы и нет?

– Негоже над своим князем смеяться.

– Я не смеюсь. Я подшучиваю. Неужто шуток не принимаешь?

– Когда как, – честно признался он.

Юрий чувствовал, что она постепенно брала власть над ним, подчиняла своей воле, это ему нравилось, и он решил пустить все на самотек, пусть решает она.

Они остановились возле большого дома, в его слюдяных окнах отсвечивался тусклый лунный свет.

– Вот здесь я и живу, – сказала она, прислонясь к бревенчатой стене, и он заметил, как сквозь платье выперлись полные груди. У него перехватило дыхание.

– А ребятишки, поди, спят? – спросил он глухим голосом.

– Они у бабушки с дедушкой. Меня отпустили погулять, не часто такое развлечение случается.

Он помолчал, спросил:

– Может, впустишь, водички попить? В горле пересохло.

– Я вынесу.

Она принесла ему глиняную кружку кваса, прохладного, ядреного. Он выпил, вытер рукавом губы, сказал:

– Вкусный. Спасибо.

– На здоровье, князь.

– Как хоть звать-то?

– Агриппиной кличут.

– А меня Юрием.

– Да уж знаем! – в ее голосе послышался откровенный смех, и он понял, что сморозил глупость.

– До свидания, князь.

Наутро у него с утра начало ныть сердце. Мысли невольно возвращались к Агриппине. Дружинники собирались в дорогу, он тоже стал вяло собирать вещи. Потом вдруг остановился, вызвал к себе Ивана:

– Ты вот чего… – сказал он, пряча глаза. – Чего-то мне боярин Степан не нравится. Скрытный какой-то он, себе на уме. Одним словом, решил я проверить у него по ходу дела уплату дани.

– Да у боярина вроде все в порядке…

– Доверяй, но проверяй! – наставительно проговорил Юрий, а на душе у него стало так прескверно, что он махнул рукой и выпроводил Ивана, чтобы прекратить этот неприятный разговор. – Иди, скажи всем и за проверку возьмись. Потом доложишь.

А сам завалился на кровать и, заложив руки за голову, стал упорно глядеть в сучковатый потолок.

Через некоторое время в горницу ворвался разъяренный Степан.

– Князь! – едва сдерживаясь, с порога начал он. – Чем я тебе досадил? За что такой позор? Разве не знаешь, что мы, бояре Кучки, всегда исправно рассчитывались с казной?