Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая

– Заодно и писать на святом языке научилась, – она доела булку, – теперь Лейзер выполнит мицву… – удерживая мальчика, она взяла блокнот:

– У иудеев тогда был свет и радость, веселье и торжество… – громко прочла Фаина. Выпустив грудь, Исаак протянул ручку к книге: «У!». Девушка ахнула:

– Тебе девять месяцев всего, милый… – погладив переплет, Исаак, удовлетворенно зачмокал халой. Фаина прижала его к себе: «И у нас так случится, Исаак Судаков, обещаю».

Наум Исаакович Эйтингон приехал на закрытый аэродром в Тушино один, в сопровождении военного конвоя и пустого грузовика с надписью: «Хлеб».

Грузовой самолет Ил-14, вылетевший из Свердловска, ожидался на Ходынке через четверть часа. Для середины марта вечер был мягким. Над Москвой-рекой, в огненном закате метались одинокие птицы. Коротая время в диспетчерской, Эйтингон рассеянно оглядывал засохшую мимозу, оставшуюся после восьмого марта, выцветшую стенгазету: «Советские авиаторы поздравляют героических кубинских повстанцев». На неплохом рисунке боец, похожий на товарища Фиделя, отправлял пинком под зад, в Карибское море, толстого воротилу, американца. Над островом развевался красный флаг.

На подоконнике, среди цветочной пыли, стояла легкая пепельница. Машина, черная М-21 с затемненными стеклами, ждала Наума Исааковича у ворот аэродрома. После посадки самолета он с грузом возвращался в закрытую тюрьму Комитета в Суханово. Эйтингон не собирался разъезжать по Москве на длинном ГАЗ-12, или еще более громоздком лимузине, ЗИЛ-111:

– Пусть Шелепин щеголяет роскошью, – усмехнулся он, – зэка не пристало привлекать к себе внимание… – Эйтингон только жалел, что не может сам сесть за руль «Волги», как, в обиходе, стали называть М-21. Судя по всему, машину сделали на совесть:

– Требования безопасности не позволяют, – хмыкнул он, – Шелепин, наверное, боится, что, попав за руль, я перестреляю охранников и прорвусь в какое-нибудь посольство, перебежчиком… – вспомнив о разнесенных тринадцать лет назад воротах детского приемника на Дорогомиловской, он помрачнел:

– Дочь Кукушки пошла в нее и Горского, – Эйтингон затянулся сигаретой, – дамочка не боялась ни Бога, ни черта… – местонахождение бывшей Марты Янсон оставалось неизвестным. Несмотря на усиленные меры допроса и фармакологические средства, его светлость упорно молчал:

– То есть он не молчит… – Эйтингон раздраженно дернул воротник кашемирового свитера, – он ведет себя, как профессионал, скармливая нам никому не интересные подробности операций военных лет. Саломею, ему, правда, пока не показывали, и Саша не участвовал в допросах… – о судьбе Волкова они тоже ничего не знали:

– Не знаем, не знаем, не знаем… – Эйтингон загибал крепкие пальцы, – он ни слова не сказал насчет мисс Бромли, мы понятия не имеем, кто помог им с мистером Питером выбраться из СССР, осенью сорок пятого, а что Федор Петрович вернулся к архитектурному поприщу, мне и без него известно… – фотографии построек Воронцова-Вельяминова, или мистера Корнеля, как его звали в США, печатались в журналах:

– Признание насчет случившегося на Урале мы из него выбили, – вздохнул Эйтингон, – но ничего оно нам не принесет, как не принесет пользы известие о смерти мистера Питера Кроу. Некрологи я и сам могу прочитать… – о Вороне его светлость тоже ничего не говорил:

– Надо пускать в дело Сашу и Саломею, – решил Эйтингон, – он увидит, что Саша похож на Горского, поймет, что перед ним родственник, и разжалобится. Саломея доведет дело до конца… – парня, по мнению Шелепина, требовалось подсадить в камеру его светлости. Наум Исаакович немного опасался, что 880 раскусит мальчика, но другого подхода к арестованному они пока не нашли. Сашу держали на почти голодной диете, парень усердно зубрил легенду.

Заметив на горизонте темную точку, Эйтингон соскочил с подоконника:

– Он сирота, вырос в детском доме, пошел по кривой дорожке, связался с уголовниками. Волкова мы пока не нашли, разоблачать его некому. И вообще, на западе никто не знает о существовании Саши… – он был больше, чем уверен, что покойная Князева никому не распространялась о первом сыне:

– Она заставила себя забыть о родах, и вспомнила обо всем, только когда ей вкололи средство Кардозо… – к разочарованию Эйтингона, на 880 средство никак не подействовало. Он сбежал по лестнице диспетчерской вышки:

– То есть подействовало, иначе я бы я не встречал сейчас свердловский рейс… – он поежился от неожиданно холодного ветерка. Доклада Шелепину о прибывающем с Урала грузе, было никак не избежать, однако Наум Исаакович и не собирался скрывать правду: