Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая

– Британцы не станут торговаться, – сказал Эйтингон Шелепину по вертушке, – он побывал в нашей тюрьме, он отработанный материал. Никому такие люди не нужны, а двойного агента из него не сделаешь… – в сумраке февральского полудня выделялся четкий профиль 880:

– Дочка Журавлевых на него похожа, даже странно. То есть была похожа… – потушив сигарету, Эйтингон наклонился над койкой:

– Он меня слышит, он не спит. Врачи говорят, что он сопротивляется снотворным… – Джон почувствовал запах сандала. Он отлично представлял, где находится:

– Они бы не потащили раненого в Москву. Они хотят сначала поставить меня на ноги. Я в Свердловске, скорее всего в госпитале, где лежал покойный Стивен. Только миссис Лизы у меня нет, никто меня не спасет. У меня вообще никого нет… – Джон вспомнил зеленую воду речушки, рядом с замком, медленный ход баржи, восторженный крик сына:

– Папа, кажется, форель клюет… – на носу и щеках парня высыпали летние веснушки, солнце играло в рыжих волосах Полины. Дочка, в холщовой юбке и венке из ромашек, ехала по тропинке на берегу. Белая кобылка тащила баржу, Джон насвистывал:

– To see the fine lady, upon the white horse… – звенела старая гитара, над заводью порхали блестящие стрекозы:

– У меня есть дети… – герцог стиснул зубы, – я обязан вернуться домой ради них. Я обязан молчать, что бы со мной не делали… – подняв веки, он натолкнулся на пристальный взгляд темных глаз. Кепка постарел:

– Ему скоро шестьдесят, – вспомнил герцог, – Хрущев не отказывается от услуг банды Берия, как их называли в газетах. Кроме них, в СССР не осталось профессионалов. Юнцы в Комитете еще не нюхали пороха, что называется… – голос Кепки зашелестел рядом с его ухом:

– Я знаю, что вы говорите по-русски, товарищ Ильвес, – он издевательски фыркнул, – но мы поведем беседу на вашем родном языке. Мы скоро поедем в столицу, где вы встретитесь со старым знакомцем… – Джон ничего не ответил:

– Вряд ли они арестовали Максима, Волк даже им не по зубам… – герцог не помнил, кто в него стрелял, – скорее всего, он с Марией далеко отсюда. Он нашел девочку, не мог не найти. Значит, либо Валленберг, но мы не сталкивались на войне, либо… – он подумал о возможном аресте Журавля:

– Вряд ли, агент законсервирован. И не Циона, ее давно расстреляли. Меир погиб, остается только… – сердце часто забилось:

– Неужели Констанца жива? Клянусь, мы ее вырвем из СССР, чего бы это не стоило… – сомкнув пересохшие губы, он велел себе не слушать вкрадчивый голос русского.

Над грязной дорогой, вьющейся среди оплывающих сугробов, ветер трепал кумачовый лозунг: «Слава советской женщине-труженице!». На щите, рядом с жестяной крышей автобусной остановки, лохматились мокрые афиши: «Горский. Огненные годы», «Неотправленное письмо», «Сверстницы».

Птицы, защебетав, взвились с навеса. Битком набитый автобус с табличкой: «Москва» выпустил облако черного дыма. Толстый, закутанный в одеяло ребенок, на руках изучавшей расписание девушки, закашлялся:

– Себе бы так подымил… – недовольно бросила она вслед автобусу, – здесь дети, старики… – очередь, сгрудившаяся под надписью: «Малаховка», согласно зашумела. Ребенок залепетал, девушка покачала его:

– Сейчас пойдем, милый. Мама только расписание запомнит… – обычно Фаина ездила в Москву на электричке. Места ей никто не уступал. Под потрепанным пальто никто не замечал аккуратный живот. Толкаясь в прокуренном тамбуре, среди подмосковного рабочего люда, она проводила рукой по драпу:

– Через два месяца, в мае. Лейзера выпустят из института, пусть и со справкой. Он увидит мальчика или девочку, он будет на обрезании или в синагоге… – отправляясь в институт Сербского, Фаина не брала с собой Исаака. За мальчиком приглядывала пожилая жена малаховского раввина:

– Но мне и свидания пока не дают, – она подхватила ребенка удобнее, – правда, передачи принимают исправно… – в институте разрешали сладости и фрукты. Фаина привозила мужу домашний паштет, фаршированную рыбу, медовый пирог, южные мандарины, с малаховского рынка. Электрички часто задерживали, пригородные платформы Казанского вокзала каждый вечер осаждала толпа:

– На автобусе быстрее не получится, – сказала Фаина Исааку, свернув с шоссе, – но там иногда, можно сесть. Неудобно тебя надолго оставлять, обременять ребецин… – Фаина с ребенком поселилась в каморке барака, где с довоенных времен размещалась малаховская синагога. В ее паспорте появился лиловый штамп временной прописки: