Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый

– После войны я куплю Марте самое лучшее кольцо, – Генрих завел машину, – в конце концов, мы в ювелирной лавке встретились… – он бросил взгляд на решительный профиль жены:

– Не говори ничего. Она сейчас о матери думает, ей тяжело… – дворники смели со стекла палые листья. Вывернув на Кохштрассе, Генрих повел машину на запад, к Груневальду.

Высокая пара, в эсэсовских шинелях, медленно шла по аккуратной дорожке, вдоль берега реки Хафель. На деревянных скамейках блестели медные таблички: «Только для арийцев», рядом стояли чистые урны. Лес Груневальд, на рассвете, убирали дворники, уносившие холщовые мешки в кузова грузовиков:

– Виллем рассказывал, – тоскливо подумала Тони, – как хорошо в Арденнах осенью. Холмы усыпает бронзовая листва, небо голубое, пахнет хвоей и свежим ветром, с Ботранжа. Он обещал, что мы пойдем по грибы. Я Уильяма водила грибы собирать, под Москвой. Маленькому нравилось… – белокурые волосы сына играли золотом в утреннем солнце. Он шел, держа Тони за руку, в шерстяном пальтишке, с якорями. Малыш помахивал жестяным, маленьким ведерком:

– Мы боровик нашли… – Уильям, зачарованно, остановился: «Мама, грибочек! Большой!».

– Он побежал к сосне, хвоя пружинила под ногами, пели птицы… – Тони помнила прикосновение ладошки сына, – но не захотел срывать гриб. Стоял, открыв рот. Белка спустилась по сосне, мы ей шишку бросили. В России рыжие белки, как в Арденнах… – ночами, в Барселоне, Виллем рассказывал о родных местах, о белках и оленях, о лисьих норах и гнезде сокола, на крыше замка, о старом, времен Арденнского Вепря, мосте:

– Папа меня взял форель ловить, когда мне два года исполнилось… – у него было теплое, крепкое плечо, – я очень гордился, что сам принес рыбу на кухню. Не форель, конечно, – Виллем тихо усмехнулся, – плотву. Улов, кажется, кухонный кот съел, хотя родители меня убеждали, что повар рыбу к столу подал. Той осенью война началась, папа в армию ушел… – Тони нежилась в его руках:

– Вы со Стивеном в Банбери тоже рыбу ловили. Папа и твои родители разрешили вам на барже оставаться. Мы все вам завидовали… – брат и Питер тоже просились на рыбалку. Мальчишек посчитали маленькими, для ночевки в одиночестве. Приехав из Лондона не выходные, герцог забрал ребят в палатку:

– Девочек в замок отправили. Считалось, что леди неприлично проводить ночь в таких условиях… – Тони слышала звон комаров, над тихой, зеленой рекой. Загорелые ноги, в простой, холщовой юбке, открывающей колени, шлепали по воде:

– Виллему пятнадцать исполнилось, а мне девять лет. Кто бы мог подумать, тогда? Мы скоро встретимся, я его спасу. Мы заберем Уильяма, из России, и навсегда останемся вместе. Наши дети будут ходить на рыбалку, к мосту… – Виллем говорил, что под сводами живут ласточки:

– На реке очень красиво, – шептал он в ухо Тони, – вода холодная, мелкая, она бурлит по камням, птицы порхают над ручьем. Мы заведем шипперке, для малышей, и баржу, на Маасе. Я со штурвалом хорошо управляюсь, – в темноте было видно, как Виллем улыбается, – у меня много дружков имелось, матросов… – Тони поцеловала сильные, пахнущие порохом пальцы: «Собутыльников».

– Можно и так сказать, – весело согласился Виллем, – меня старые шахтеры тайком вниз взяли, когда мне пятнадцать исполнилось. Осенью, после того, как мы в Банбери гостили… – он погладил Тони пониже спины, – а потом сказали, что если я в забое начал работать, то обязан товарищей по бригаде угостить, как положено… – его серые глаза блестели, в свете крупных, южных звезд:

– В долине со времен бабушки и дедушки ничего, крепче пива не продают. Пришлось ехать в Льеж… – Виллем, смешливо, махнул рукой, – в общем, понятно, чем все закончилось. Я к тому времени, три года, как курил, и пиво успел попробовать, но с женевером не сталкивался. Мы с ним подружились… – Тони расхохоталась: «И все остальное случилось, наверняка».

– Конечно, – признал Виллем, – ребята меня на танцы повели. Льежские парни с нашими шахтерами всегда дрались, традиция такая. Мне из-за какой-то девчонки нос разбили, но я ее отыскал, не поленился. Даже татуировку себе хотел сделать, на руке. Сердце со стрелой, и надпись: «Всегда твой». Без имени… – он поднял бровь, – я и в те года понимал, что сегодня одна, завтра другая… – Тони тихо застонала:

– Но все закончилось… – простыня полетела на пол, она шепнула: «Нет, нет, это я вся твоя, Виллем, всегда…»

– Все закончилось, когда я увидел тебя, в Теруэле… – Тони вздрогнула.