Николай Лихарев - Воронограй. Русский Савонарола

Потом Бунко и еще четверых приставили караулить княгинь с детьми.

Ему страстно хотелось шепнуть им, что он постарается предупредить великого князя. Страшная участь, ожидавшая Василия, тронула даже не особенно мягкое сердце боярского сына.

Бунко стал выжидать удобного момента.

Случай наконец представился.

Князь Дмитрий прошел в опочивальню княгини Марьи. Оттуда сейчас же послышался его громкий, повелительный голос.

Дмитрий вышел.

Княгини и боярыни немного позамешкались.

– Торопить бы баб надо!.. – равнодушным голосом обратился Бунко к своим товарищам и, не ожидая ответа, направился к дверям опочивальни.

Он заглянул в терем.

У самой двери старая княгиня Софья заботливо укутывала одного из своих маленьких внуков.

– Поживей, боярыня, – умышленно громко обратился Бунко к старухе, – государь гневаться будет!..

Княгиня Софья подняла глаза и посмотрела на рязанца.

– Государыня-матушка, – прошептал Бунко, делая к ней шаг и подавая ей знак рукою, – не убивайтесь: упрежу великого князя!..

Княгиня Софья быстро кивнула. Рязанец вышел из горницы.

– Копаются бабы, чтоб им!.. – произнес он, зевая и садясь на скамью. – А что, братцы, к полудню-то, я чаю, будем в обители?..

Он сказал это так небрежно, что никто не придал значения его словам.

– К полудню-то как успеть, – отозвался один из сторожей, – к вечеру-то и то дай бог!..

Разговор на этом оборвался.

Через несколько минут им пришлось вести княгинь и боярынь вниз. Бунко умышленно грубо два раза прикрикнул на них.

Когда Софья мельком взглянула на него, рязанец подал ей опять незаметный знак рукой.

Женщин усадили в каптану. Боковые занавески были плотно задернуты, и караульным – в том числе и Бунко – было приказано строго следить за тем, чтобы пленницы не сделали попытки выглянуть и подать по дороге кому-нибудь знак.

Волк был тут же.

Он успел в этот день сильно выслужиться перед новым государем, и тот перед отъездом поручил ему следить за всем в хвосте поезда.

– Коли что, сейчас скачи ко мне!.. – закончил князь Дмитрий, садясь на лошадь.

Волк, без шапки, держал государю стремя.

Поезд тронулся.

Проехали площадь, благополучно миновали ворота и через некоторое время двигались уже по тем самым улицам, по которым три дня назад проезжал великий князь.

У рогаток вышла было заминка. Сторожа не соглашались дать пропуск.

Когда князья Дмитрий и Иван подъехали к рогаткам, человек пять сторожей с фонарями в руках загородили им дорогу.

– Что за люди?.. Куда едете?.. – раздались голоса сторожей.

– Государь и великий князь московский на богомолье едет в обитель! – ответил за Дмитрия его стремянный, выезжая вперед. – Отворяй скорей, не видишь, что ли?.. – прибавил он и вытянул сторожа плетью по спине.

Ответ, конечно, поразил сторожей своей странностью.

– Ребята, великий-то князь не уехал разве третьего дня об утро, как мы на карауле были?.. – удивленно произнес один из них.

– Как не уехать! Уехал! – уверенно подхватили его товарищи. – Тут как бы, Семен, не вышло чего. Не ударить ли в било?

– А и то правда! – согласился Семен. – Государь-то великий уехал, – обратился он к стремянному. – А ты что, парень, путаешь?.. Дай-ка я погляжу на вас.

Сторож поднял свой фонарь, чтобы осветить лица всадников. Но фонарь в ту же минуту выпал из его рук. Стремянный ударил сверху кистенем в голову и положил караульщика на месте.

Остальные четверо не успели опомниться, как были сбиты с ног и крепко связаны.

Княжеские челядинцы сами подняли рогатки. Поезд выбрался за заставу.

Лошади пошли рысью. Князь Дмитрий хотел поскорее добраться до обители.

Нетерпеливый и горячий, он все еще не мог успокоиться относительно своей участи. Пока брат Василий не был в его руках – дело еще не было выиграно. И он ехал, волнуясь, время от времени перекидываясь словами с князем Иваном.

Можайский отвечал ему неохотно и коротко. На душе у князя Ивана становилось все тяжелее и тяжелее.

Он молчал и только смотрел, как Дмитрий хозяйничал во дворце Василия.

«Боится, что не удастся, пожалуй. Спешит», – с горечью и отвращением думал Можайский.

Молча смотрел он и на то, как обращался Дмитрий с теткой и невесткой.

Он не мог говорить, потому что было уже поздно и бесполезно. Вместе с боярами князь Иван только что поцеловал крест новому государю и великому князю московскому – что он мог теперь сказать?

Да и Дмитрий резко переменился в обращении.