Николай Лихарев - Воронограй. Русский Савонарола

В обители засуетились. Через несколько минут длинная вереница братии с иконами и хоругвями в руках, во главе с игуменом, уже выходила из ворот навстречу великому князю…

Царский поезд остановился. Василий с помощью бояр вышел из саней и подошел под благословение к игумену.

Благословив государя, игумен и старейшие из братии, почтительно поддерживая Василия под руки, повели его в собор прикладываться к мощам преподобного Сергия.

Прямо с пути, не отдыхая, простоял государь всю вечернюю службу. Вместе с ним простояли до конца и оба малолетних сына.

Тихий мир святого места и усердная молитва наполнили умилением душу великого князя.

Созерцание святых мощей преподобного Сергия уничтожило в сердце Василия всякие страхи и сомнения.

Тем же вечером, после службы, беседуя с игуменом и другими старцами, Василий рассказал и о дурной примете… Но рассказал он уже успокоенный, без прежнего страха…

Игумен благословил его на сонь грядущий.

– Спи покойно, государь благочестивый! – произнес старец. – Преподобный и святый Сергий оградит тебя от всяких бед и напастей!..

И Василий спокойно заснул в эту ночь.

На полпути между Москвой и Коломной под вечер, накануне Великого поста, по коломенской дороге легкой рысью, почти шагом, подвигалась толпа всадников.

Дорога пошла густым лесом.

Проехав еще с версту, передовой всадник остановился. Он внимательно огляделся кругом, взглянул на небо, порозовевшее от заката, и решительно спрыгнул на землю. Понемногу подъезжал и останавливался и весь отряд.

Передовой, сняв шапку, подошел к двум всадникам, сидевшим на красивых вороных лошадях в богатой сбруе.

– Здеся, государи великие! – произнес он с низким поклоном. – Тут влево тропка сейчас будет…

Те, кого он назвал государями великими, с помощью слуг слезли с лошадей и вслед за проводником по чуть заметной тропке свернули в лес. За ними гуськом, по одному, потянулся весь отряд. Лошадей спешившиеся всадники вели в поводу.

– Стало быть, ночевать в лесу придется, князь! – вполголоса проговорил высокий смуглый мужчина в лисьем кафтане – один из тех, к кому обращался проводник.

Это был знакомый уже нам князь Дмитрий Юрьевич.

Товарищ его, князь Иван, пожал плечами:

– Коли не ждет в сторожке, придется, государь…

Впереди меж деревьев засветлело. Через минуту открылась небольшая лесная поляна. Та же узенькая тропка вела наискось через всю поляну к противоположной опушке. Здесь под деревьями приютилась небольшая сторожка, полузасыпанная снегом. Кругом не виднелось никакого другого жилья, и стояла мертвая тишина.

Проводник подошел к сторожке и отворил низенькую покосившуюся дверь. Оба князя, нагнувшись, вошли вслед за ним. В избенке было темно и холодно.

– Нету его… ночевать будем, – проговорил Дмитрий. – Не уехал, знать, сегодня еще…

Слуги натаскали в избушку сухого валежника, и через несколько минут на земляном полу затрещал небольшой костер. Едкий сизый дым наполнил всю сторожку, выбиваясь клубами в открытую дверь. В таком дыму, казалось бы, нельзя пробыть было и минуты, но оба князя, как и все русские люди, привычные ко всему, спокойно устроились на разостланных для них на полу кошмах.

Оживилась и пустынная лесная прогалина.

В нескольких местах запылали костры, послышался людской говор. С опушки то и дело доносилось ржанье лошадей.

Наступила темная, безлунная ночь. Княжеская челядь, большей частью из небогатых боярских детей, утомленная дневным переходом, стала устраиваться на ночлег вокруг костров, под открытым небом. Понемногу замолкли голоса, вся поляна погрузилась в сон.

Не все, однако, спали в эту минуту. Около ближайшего к сторожке костра, шагах в десяти от двери, сидели четыре человека и тихо разговаривали между собой. Одежда всех четверых была богаче, чем у остальных челядинцев; для них на снегу были постланы кошмы, и по всему было видно, что это ближние княжеские люди. Между ними был и тот, который давеча указывал дорогу князьям на поляну. Он приходился дальним родственником боярину Старкову и вместе с ним приезжал из Москвы к князю Можайскому. Он был из числа тех выборных от боярских детей, о которых говорил боярин Можайскому.

Звали его Иваном Волком, и это прозвище как нельзя более подходило к нему. Лицо у Волка было постоянно угрюмое и нахмуренное, а маленькие косые глаза совершенно по-волчьи злобно смотрели исподлобья.