Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

Доктор Кроу не говорила о том, где провела войну. Они только знали, что Констанца приехала в СССР в поисках любимого человека:

В разговоре с золовкой, Лючия вздохнула:

Я бы тоже так сделала, если бы знала, что Россо здесь… – она вытерла глаза тыльной стороной руки:

– Только его больше нет, нет… – Наташа утешала ее, приводя примеры удачных побегов. Золовка шептала:

– Одна женщина на Колыме перешла Берингов пролив, по льду, и оказалась в Америке. Павел выживет, мы встретимся с ним, в Италии… – Лючия брала загрубевшую руку девушки:

– Ей всего двадцать четыре, а она выглядит моей ровесницей. Словно ей идет четвертый десяток, как мне и Констанце. Ничего, главное, достичь свободы. Натали оправится, выйдет замуж в Италии. Может быть, Россо, действительно жив… – Лючия замирала:

– Роза верит, что вырвется отсюда, что вернется к мужу. Мы все верим, иначе зачем жить…

Она жалела, что не успела рассказать Павлу о находке, сделанной ей в эрмитажных архивах:

– Россо с Мишелем спорили, кто изображен на гравюре Дюрера, то есть школы Дюрера, и на рисунке Ван Эйка. Теперь я, кажется, знаю, кто. Россо был прав, насчет русских в Европе Ренессанса. Понятно, почему отца Россо Фиорентино звали Тедески. Он, действительно, родился в Нижних Землях…

Лючия записала все, своим четким почерком, в тетрадь, выданную ей, как переводчику. Листы положено было сдавать в отдел внутренней безопасности шарашки. Лючия, реставратор, искусно вырвала их из переплета. Никто, ничего не обнаружил. Бумагу она хранила в камере, в тайнике, устроенном в матраце, по указаниям Наташи:

– Сразу видно, что у тебя первая зона, – невесело заметила золовка, – что ты сидела в одиночке… – Лючия кивнула:

– В Большом Доме. Я просила увидеть Россо, но мне, конечно, ничего не позволили. Из Ленинграда меня привезли сюда… – Наташа помолчала:

– Меня держали на Лубянке, а потом… – она махнула рукой, – в общем, я отказалась пойти путем мадам полковник. Меня сунули кормить гнус, в непролазную тайгу… – Лючия прижалась щекой к ее щеке: «Скоро все закончится, обещаю».

Сжевав половину своей половины, Наташа, все-таки, заставила золовку доесть котлету. Наташу не пускали на виллу, шофер ожидал Констанцу, с конвоем, в додже. О разговорах в комплексе и о том, как, по словам профессора, проходила беременность золовки, она узнавала только в кабине американского грузовика.

Наташа все не могла поверить, что Павел выжил и женился на графине:

– Ты не понимаешь, – призналась она Лючии, – мы с мамой получили извещение, что он пропал без вести, в сентябре сорок первого. То есть получила мама, в Ленинграде. Она написала мне в Энгельс, в летную школу. Тогда в Ленинград еще ходила почта… – Лючия аккуратно размешала сахар в чае. Наташа свою пайку грызла:

– Его взяли в плен в июле, в Белоруссии. Впрочем, тогда у вас на фронте царила неразбериха. Ясно, почему извещение долго шло из действующей армии… – взяв кружку, Наташа пошла к форточке. Закуривая «Беломор», девушка понизила голос:

– Из бездействующей армии, и не неразбериха, а бегство… – она почувствовала на плече ласковую руку Лючии:

– Мы с ней похожи, – поняла Наташа, – только она темноволосая, а я блондинка. Мальчик или девочка может родиться рыженьким, как Павел. То есть Россо… – слезы потекли по щекам, Наташа шмыгнула носом:

– Я думала, что Павел мертв, и что я сама умру, сгнию в тайге. И вообще, я графинь видела только на портретах, в Эрмитаже… – она замерла:

– Лючия, он опять толкается… – ребенок двигался, невестка улыбнулась:

– Он получил сахар и мясо, пайку для беременных… – Наташа помотала головой:

– Не надо о таком. Лучше расскажи мне еще об Италии… – она ткнулась мокрым лицом в плечо Лючии, – расскажи, как мы поедем в Венецию, на остров Капри. Спой свою песню…

В лицо дул свежий, соленый ветер, сияло весеннее солнце.

Брызги воды плеснули в лодку, Лючия прикрыла рыжеватую голову ребенка, в одеяльце:

– Не надо простужать юного графа д’Эсте, то есть Юдина… – Павел весело отозвался:

– Ничего, он у нас парень крепкий… – обернувшись, Наташа увидела разноцветные дома Неаполя, дальний силуэт Везувия, на горизонте.

Выла метель, бросая хлопья снега, на запертые, железные ставни, по участку метались лучи прожекторов, лаяли собаки. Высокий голос Лючии взлетел к сводам камеры, к забранной проволочной сеткой лампе: