– Дай я тебя обниму, ты замерзла. Идет… – согласился Павел, – но это ничего не значит. То есть значит, для нашего дела. Остальное… – Лючия услышала, что он улыбается, – остальное от войны не зависит. Как говорит Люпо, смерть везде, но нельзя ее бояться. Любовь побеждает и войну и смерть, Лючия. Любовь сильнее всего, как сказано в Библии… – в коридоре послышались шаги, Лючия насторожилась. Барак технического персонала вставал в шесть утра, на поверку в мерзлом коридоре и скудный завтрак,
– Остался час до подъема. Натали говорила, что надзирательницы могут устроить шмон, из-за праздника… – к завтрашней годовщине революции вход в барак украсили лозунгами, алого кумача. Лючии, с другими чертежницами, пришлось с отвращением выписывать имя товарища Сталина:
– Хотя бы портрет не заставили нас рисовать, взяли готовый… – проходя мимо картины, увитой золотыми листьями лавра, золовка, всякий раз, неслышно материлась, себе под нос. Лючия спохватилась:
– Но если они найдут бумагу, в матраце? Надо было сказать доктору Кроу, или Розе. Или Павлу, может быть, он жив. Даже Натали я ничего не говорила, только объяснила, что это мои заметки… – разбирая папки с материалами по картинам итальянского Ренессанса, в Эрмитаже, Лючия обнаружила ветхую, пожелтевшую бумагу, на родном языке.
Письмо пометили 1723 годом:
– Посылаю тебе экземпляр моего перевода «Принципов философии» Декарта. Книга вышла в прошлом году. Смею сказать, издание пользуется большим успехом… – Лючия замерла:
– Джузеппа Элеонора Барбапиккола, первая переводчица Декарта. Она была членом Аркадской Академии философов и литераторов, одной из немногих женщин, удостоившихся избрания… – она, действительно, подписалась в конце:
– Твоя Джузеппа.
– Теодор, помнишь, как во Флоренции нам показали задние комнаты галереи Уффици? Ты объяснил, что выбираешь картины для императора Петра… – отложив письмо, Лючия справилась в картотеке архива:
– Федор Петрович Воронцов-Вельяминов, родился в Москве, ровесник императора, вырос вместе с ним, вместе ездил в первое зарубежное путешествие. Любитель искусства, патрон художников, собрал хорошую коллекцию западных картин. Сослан в Сибирь, с женой и сыном, во время правления Бирона. Он скончался в ссылке, а коллекция пропала. Его сын получил прощение, при Елизавете, воевал… – судя по письму, синьора Джузеппа была не просто знакомой Федора Петровича. Лючии стало немного неловко:
– Вряд ли это кто-то еще читал, кроме меня… – она вздохнула: «Все давно мертвы»:
– Ты сказал, что я похожа на женщину, с гравюры Дюрера. То есть я стану такой в старости… – перо остановилось, – но до этого времени еще долго… – Лючия вспомнила:
– Джузеппе тогда было едва за двадцать. Она считалась юным гением… – мелким почерком Джузеппа сообщала, что отыскала имя модели Дюрера:
– Тебе будет интересно узнать, что ходили слухи о ее русском происхождении, хотя она приехала в Италию из Нижних Земель. Ее сына все звали Тедески. Он стал известным купцом, торговал с Германией и Новгородом. Еще у нее была дочь, но о той мне выяснить ничего не удалось. Женщину звали… – Лючия пробормотала:
– Марта, синьора Марта… – дверь камеры, с грохотом, распахнулась. Надзирательница холодно сказала:
– Зэка, подъем. Становимся к стене, руки за голову, с койки ничего не брать… – Лючия, внезапно, почувствовала тепло между ногами. Поясницу разломила резкая боль, надзирательница рванула ее руку:
– Не слышала! В БУРе тебе слух вылечат, отправишься туда на неделю… – соскочив вниз, бесцеремонно оттолкнув женщину, Наташа наклонилась над Лючией:
– Что такое, милая, что случилось… – Лючия кусала губы:
– Воды, воды отошли. И, кажется, схватки начинаются… – Наташа потребовала у надзирательницы: «Немедленно вызывайте врача».
В жарко натопленной спальне, под бархатным пологом кровати, среди шелковых, сбитых простыней, пахло «Шалимаром» и молоком. Девочки сопели под боком у Розы. Обычно они спали в кроватке, беленого дуба, убранной кружевами, обнимая друг друга. Под утро Роза слышала шевеление, шуршание, деловитое пыхтение. Надин вылезала из кроватки первой. Аннет, осторожно следовала за младшей сестрой. Близняшки подбирались к Розе, лепеча, позевывая, ныряя под меховую полость. Она пока так и не отлучила девочек:
– Днем они о груди почти не вспоминают… – Роза лежала с закрытыми глазами, – только когда ушибаются, или расстраиваются. Но на рассвете малышки всегда приходят ко мне… – она, невольно, пошарила рукой среди простыней:
Читать дальше