Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Нет, это личное, это касается только меня. Муху я больше в Палестину не отправлю, хватило и одного раза. Тем более, ему недолго осталось жить… – обергруппенфюрер собирался организовать зятю несчастный случай, после родов Эммы:

– Трагическая смерть. Например, перевернется лодка. Малышку мы вырастим… – Максимилиан хотел, чтобы на свет появилась племянница, – а Эмма выйдет замуж за настоящего арийца. Больше никаких славян в семье… – он подумал, что Рауфф мог бы стать хорошей партией:

– Надо потом поговорить с Вальтером. На Ближний Восток Эмму тащить незачем, и я ее никуда не отпущу. Пусть она живет с детьми под моим крылом, Вальтер будет приезжать, как сейчас. Ему за сорок, но Эмме нужен взрослый, надежный мужчина… – Петр Арсеньевич уверил шурина, что справится с заданием.

Он отрезал кусок свежего кекса, с ванилью и пряностями:

– Отличная выпечка, милая. Если ты меня подождешь, я потом свожу тебя на озеро… – Эмма взяла себе инжира. Петр Арсеньевич пил кофе, жене на кухне делали чай, на травах. Миндалевидные глаза были спокойны:

– Спасибо. Я погуляю с Аттилой, во дворе… – она положила руку на выпуклый живот, – на территории тоже достаточно свежего воздуха… – запахло крепко заваренным кофе.

Петр Арсеньевич встал. Он больше не курил при жене:

– Я пойду в библиотеку, подожду Вальтера… – наклонившись, он поцеловал гладкую, теплую щеку, – после рождения малыша, ты услышишь хорошие новости, милая. Нас ждет новая эра, век возрождения доблести и славы рейха… – Петр Арсеньевич пока никому не говорил о своей инициативе:

– Победителей не судят, – напомнил он себе, – его светлость обрадуется, это огромная честь. Его племянник станет новым фюрером… – Петр Арсеньевич был уверен, что появится на свет мальчик.

– Вечером я тебе почитаю новые главы, из романа… – он подхватил поднос с кофейником. В новых главах Петр обрушивал оружие возмездия, спрятанное группой верных фюреру бойцов, на погрязший в плутократии Нью-Йорк и высаживал десант СС на Манхэттене.

– Буду ждать, дорогой… – она дрогнула ресницами. Петру показалось, что жена коротко, издевательски улыбнулась:

– Нет, нет, она ценит мое творчество, еще со времен, когда я только начинал писать… – мягко закрыв дверь, он пошел в библиотеку.

Книга была старой, подержанной, изданной после первой войны. На титульном, пожелтевшем листе стояла дата. Теодор-Генрих умел считать до двадцати, и знал сложение с вычитанием:

– Тетя Эмма тогда еще не родилась, а дяде Максу было девять лет… – вручая ему том, в потрепанной обложке, черной кожи, дядя улыбнулся:

– Моя любимая книга, милый. Я был старше тебя, но, думаю, тебе тоже будет интересно… – том снабдили искусными, гравированными рисунками. Неизвестная, детская рука раскрасила картинки цветными карандашами. Зашелестела страница:

– Geschichten für Jungen, рассказы для мальчиков… – в книге собрали повести Карла Мая, переводы из Роберта Стивенсона и Жюля Верна, рассказы давно забытых, детских авторов.

Теодор-Генрих неплохо читал сам, но знал, что из-за больного горла, тетя Эмма ему не откажет. Ему нравилось слушать ласковый голос тети, свернувшись в клубочек под теплым, вышитым индейским одеялом. В постели жили его игрушки, выточенные из местного дерева лодки и самолеты, паровоз с вагончиками и машинки.

Обычно мальчик играл на персидском ковре детской, но пока доктор из госпиталя не разрешал ему вставать. Температура упала, после сна градусник показал немногим меньше тридцати восьми. Тетя приложила узкую, прохладную ладонь к его лбу:

– Ты идешь на поправку, милый. Но все равно, надо оставаться в кровати, принимать лекарства и полоскать горло… – кроме полоскания, приходилось терпеть самое неприятное. Два раз в день тетя смазывала ему горло противным раствором, пахнущим йодом. Широко открыв рот, мальчик подышал:

– Теперь можно финик, тетя Эмма… – Эмма погладила его по каштановой, с рыжими прядями, голове:

– Ты молодец. Можно, конечно… – кроме обеда, она принесла племяннику кусок коврижки, инжир с финиками и лечебный чай, с местными травами. Теодор-Генрих жевал, одной рукой пролистывая книгу.

Ребенок бойко заворочался. Эмма не хотела о нем думать:

– Кто бы ни родился, я не возьму его на руки. Я откажусь кормить, Макс ничего не сделает. Надо разыграть психическое расстройство, не заботиться о ребенке. Можно даже попытаться покончить с собой, для вида, конечно. Макс испугается. Что бы ни говорил проклятый мерзавец, власовец, Макс послушает только меня. Я притворюсь, что вспомнила о первых родах, что не могу видеть этого ребенка… – Эмма не считала будущее дитя своим сыном или дочерью: