Хлеб в столовой пекли свой. Максимилиан договорился о поставках из столицы, ржаной муки:
– Аргентинцы такого не едят, – замечал обергруппенфюрер, – но для нас важно, чтобы блюда на столе были немецкими. Братство бойцов не должно терять связь с родиной… – в хрустальной плошке переливалась, блестела черная икра.
В «Орлином гнезде» устроили ферму, пригнав из Ушуайи коров и овец. Солдаты сбивали масло и делали домашний сыр, с тмином. Сыры привозили и на самолете, с французскими винами, банками оливок и сардин. Ветчину и колбасы тоже коптили на ферме. На отдельном участке разбили кухонный огород, с теплицами. Инженеры в «Орлином гнезде» работали отменные. В огороде вызревали помидоры, и острый перец.
Петр Арсеньевич потянулся за икрой:
– Но фрукты не растут, как ни бейся. Даже для яблок слишком холодно. Партайгеноссе Рауфф привез Эмме инжира и фиников… – жена, как обычно, носила просторное, темное платье, туфли черной кожи, на плоской подошве. Светлые, собранные в узел волосы, блестели в туманном свете пасмурного дня.
Он, аккуратно, намазал икру на поджаренный хлеб:
– Все-таки, здесь очень сырые зимы. Мы почти месяц не видели солнца. Неудивительно, что Адольф простудился, хотя врачи уверяют, что это просто легкое недомогание… – племянник лежал в постели, с температурой и покрасневшим горлом. Эмма считала, что мальчика продуло на озере. Обергруппенфюрер взял его на выходных на рыбалку.
Жена опустила голубые глаза к тарелке. Петр Арсеньевич взглянул в ее сторону:
– Ты потом покормишь малыша, дорогая… – на пороге детской племянника возлежал Аттила. Бесполезно было пытаться миновать собаку. Едва кто-то, кроме Эммы и Максимилиана, приближался к двери, как в коридоре раздавалось утробное, глухое ворчание. Поднимая тяжелую голову, фила нехорошо, исподлобья, смотрел на визитера. Собака обнажала желтые, мощные клыки.
Аттилу не возили на особые охоты, как весело называл такие развлечения шурин. Петр Арсеньевич, впрочем, видел, на что способны фила бразильеро, охранявшие остров:
– Отработанный материал, из загонов, вывозят на северный берег озера и устраивают погоню… – филы славились умением идти по следу раненого зверя:
– Или раненого человека. Женщин из загонов подстреливают, из мелкокалиберного оружия. Они пытаются убежать, но на них спускают собак. Лагерная забава, я часто видел такие облавы… – фила, овчарки и доберманы рвали жертв на куски:
– Аттила перегрызет горло любому, кто зайдет в детскую. Эмма до сих пор спит с Адольфом… – жена прикрывалась мнением врачей, о необходимости покоя, при беременности. Петр Арсеньевич, все равно, настаивал на совместном проведении вечеров, в супружеской спальне:
– Этого врачи не запрещали. Если бы она была немного ласковей, если бы целовала меня… – после ранения, полученного на берегу Татарского пролива, старый свищ стал чаще воспаляться. Мешочек приходилось менять почти каждый час, часто высокие воротнички рубашек промокали от гноя. Жена отворачивалась, бледнея, когда Петр Арсеньевич пытался ее поцеловать. Племянник, в пять с половиной лет, тактом не отличался:
– От тебя воняет, – брезгливо говорил Адольф, – ненавижу этот запах… – Петр Арсеньевич пытался объяснить мальчику, что получил ранение, сражаясь за фюрера и великую Германию:
– Бесполезно, он меня не слушает. Он вообще никого не слушает, кроме его светлости и Эммы… – Петр Арсеньевич, разумеется, ничего не говорил жене и шурину, но считал, что мальчишку разбаловали:
– Даже родная мать с ним бы так не носилась, как носится его светлость. Лучшие игрушки, какие угодно книги, занятия латынью… – обергруппенфюрер сам учил племянника. Петр, как-то раз, неосторожно поинтересовался, зачем сейчас, в новое время, нужна латынь. Максимилиан смерил его долгим взглядом:
– Изучение латыни позволяет структурировать мозг и развивает способности к логическому мышлению. Впрочем, вам этого не понять. По вам видно, что вы никогда не занимались древними языками… – жена, изящным движением, сложила на край тарелки приборы:
– Да, он проснется, и я займусь его обедом… – Петр Арсеньевич допил вино:
– Я бы с тобой погулял, врачи велели тебе бывать на свежем воздухе, но меня ждет штандартенфюрер Рауфф… – его светлость, перед обедом, позвонил из госпиталя:
– Я здесь занят, и надолго, – заметил зять, – Вальтер хотел сделать доклад, о работе на востоке. Выслушайте его, составьте для меня сообщение. Постарайтесь ничего не перепутать… – Максимилиан, сначала, хотел поручить Рауффу связаться с Цецилией, но передумал. Он коснулся синего алмаза, висящего на цепочке, под форменной рубашкой:
Читать дальше