Олег Ярков - Туман. Книга третья

Вот и возвернулся сторож Прохор, сопровождаемый двумя мужиками и… как бы так высказаться? Ну, Бог с ним, пусть будет так – сторож с тремя мужиками. Хоть тот, третий, был не понятно на кого, либо на что, похож.

Он был настолько худ, что впору назвать его тощим. Растрёпанные космы на голове неприметным образом переходили в такую же растрёпанную бородищу, спрятавшую дыру с тремя зубами, которая оказалась ртом. Надетые на него лохмотья по непонятной причине не рассыпались от ветра, оттого и позволяли увидеть людской скелет, в некоторых местах обёрнутый в человечью кожу. Обут он был в один левый башмак, но начищенный до зеркального блеска.

В общем-то, описать этого юродивого, оказалось делом не таким уж трудным. А как описать его глаза – я просто не знаю.

Во-первых, они были не реальной, не натуральной синевы. Уж коли дитя заберётся в мастерскую к художнику и примется малевать, бездумно смешивая колеры в любом порядке, то и он, вряд ли, в своей бессознательной шалости, сумеет создать подобный колер, схожий с окрасом его глаз.

Но причудливая синева его зрачков отходила на второй план по поразительности. На первом было их быстроменяющееся выражение. Вот верите, я не могу придумать никакого сравнения. Хотя постараюсь таким манером – вам хорошо знакома дамская ручка? Безусловно, я даром подобное вопрошаю, но иного способа сравнить не нахожу. Итак – дамская ручка. То бишь – ладонь. Тонкие и нежные пальчики, кои мы, мужчины, не раз и не сто раз целовали. Мягкая и душистая ладошка, изумительно перетекающая в тонкое запястье – представили? Теперь же потрудитесь представить иное – некая дама протягивает вам ручку для поцелуя. Вы склоняетесь над оной в предвкушении наслаждения и… наталкиваетесь на здоровенный, сурово сжатый кулак! Не дамский кулачок, а кулак молотобойца! Что вы сотворите, увидав подобную метаморфозу? Отпрянете, наверняка вы отпрянете! И в тот же миг видите перед собой снова ту дамскую ладошку, которую вы вознамерились поцеловать. Потрудитесь, подобное представить, и поменять, разумеется, мысленно, дамскую ручку и глаза того, кто пришёл третьим со сторожем. Они, я о глазах говорю, менялись от равнодушных до убийственно небезопасных, за две-три секунды. При том, что выражение лица… я теперь и не уверен, что у того лица было хоть какое-то описуемое выражение.

Как надлежало поступить – счесть таковое дурным предзнаменованием, либо вовсе на оное не обращать внимания? Ответа не было ни у меня, ни у наших героев.

– И кто это? И отчего в одном…. Прохор, ежели есть надобность, то я отдам ему пару ещё хороших башмаков. Ну, что же он так-то?

– А вы на то не гладите, ваше благородие Францевич, у него обувки-то поболее будет, чем у меня. Да только нет никакой силы заставить его надеть второй башмак. Никак не хочет, шельма! А так – тихий он, словно блаженный. Как кликать его – никто не ведает. Отзывается на любое имя, которое начинается на «С». Сегодня он Серафим, вчерась был Стёпкой, а завтра – Бог весть! А так – тихий. А вы, звиняюсь, по какой такой нужде к нам? Помер кто?

– Я уж говорил, что дело у меня важное. Вон, видишь, господа сидят? Из самой столицы примчались по делу, что в Ведищевском Логе происходило, припоминаешь? Вот им и надо, что одного покойничка достать, то есть – откопать и предоставить им для обозрения. Видать, Прохор, не пустяшное дело-то, раз из столицы такие чины приехали покойничку осмотр произвести.

– Так, это, никак, ваше благородие Францевич, не возможно-с. Только по бумаге, по дозволу, то есть, от нашего…. Вы не серчайте, но такое нам правило установили, и мы….

– Прохор, Прохор, это я! Ты меня не узнал? Какое правило? Сколько за четырнадцать лет, что ты тут сторожем, было откапываний покойников? Припоминаешь?

– Так… ни одного и не было.

– А раз не было, то на каком основании были установлены правила? Правила о том, – искусно начал декламировать гоф-медик, попутно чертя перстом слова по воздуху, – чего ещё никогда и нигде не было и, вероятно, никогда не случится! Прохор, не смеши!

– Так-то, оно, так, ваше благородие Францевич, но….

Разговор принялся бессмысленно вертеться, словно детская юла. Надо было что-то делать. (Продумывать всё в подробностях, вот что делать! Ой, извините, вырвалось!). На помощь Карлу Францевичу поспешил Модест Павлович.

– Братец! Прохор, верно? Подойди-ка. Послушай меня со всем старанием, на которое ты способен. Сейчас ты отведёшь нас к могиле, о которой скажет Карл Францевич. Ты прикажешь своим копателям, дабы они выполнили то, о чём уж было сказано. Я, со своей стороны, по окончании осмотра даю вам по пяти рублёв каждому. И вашему Сильвестру дам столько же. Ты можешь продолжать талдычить про какое-то правило. Я соглашусь и поеду за дозволительной бумагой. Однако вернусь уже с околоточным. Только в этом разе, ты выкопаешь покойничка самолично!