Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

– Ежели? – Михайло Воронцов размашистым шагом подошел к окну:

– Не ежели, а придется, Матвей. Ты посмотри на себя, взором пристальным. Какой отец за тебя дочь отдаст? Весь в перстнях, аки баба, волосы завитые, каблуки с вершок. Ты прости меня, Федор Васильевич, за такие слова, но молчать мне невмоготу, – Михайло тяжело вздохнул:

– Тебе, Матвей, шестнадцати годов не исполнилось, ты как есть дитя еще. Марья девка хоть и видная, но разума у нее в голове тоже нет, ветер один. Что хорошего детей венчать? Чай, не война сейчас, не мор на Москве. Да и какой ты муж, Матвей? Ты ровно баба, прости Господи, а не боярский сын.

– Дак что плохого, если… – смутился Матвей.

– Ты помолчи, послушай, что тебе разумные люди говорят, – одернул его Федор.

– Через два Покрова на третий, ежели вы оба не передумаете, мы вас и повенчаем, – подытожил Михайло:

– Но ежели я узнаю, что ты опять по девкам шастаешь и вином балуешься, не видать тебе Марьи как своих ушей. Я лучше своими руками на нее иночество вздену, чем тебе отдам. К тому же, этим годом у тебя брат али сестра единокровная народятся. У батюшки твоего и без свадьбы забот вдоволь достанет.

Феодосия огладила ладонями набухший живот. Носила она на удивление легко, со спины и вовсе не было заметно, что она в тягости. Девичья талия лишь немного раздалась, да округлились узкие бедра. Ей все равно стало немного грустно:

– Вот и не девчонка ты боле, – вздохнула она, – настал бабий век.

На Воробьевых Горах стояла тишина. Легкий ветерок шевелил листву дубов да жужжали ранние пчелы. Вельяминов отправил жену в подмосковную вотчину после Пасхи. В городе стало душно и суетно, пошли слухи, что с Волги вверх по Оке ползет на Москву моровая язва.

Неуютно было в белокаменной. Нищие не давали проходу на папертях церквей, скалили гнилые зубы, лезли под копыта лошадей, требуя подаяния.

Феодосия не стала перечить мужу, однако с тоской смотрела на плавающую в полуденном мареве Москву. Федор приезжал лишь под вечер. Дни она коротала в одиночестве, сидя над книгами и рукописью травника. Лишь изредка к ней выбирались Прасковья Воронцова или Василиса Аксакова.

– У них дети, заботы, – напомнила себе Феодосия, – а я здесь сижу, ровно пришитая. Тело-то почти не изменилось, а вот душа…

По прикидкам повитух она с неделю как должна была родить, но ребенок пока упорно не желал появляться на свет.

Едва приехав в имение, Феодосия жестоко, что было у нее совсем не в обычае, повздорила с мужем. Показывая ей надворные постройки, Федор буркнул:

– Вона мыльня. Как тебе срок настанет, так… – не закончив, он попытался повести жену дальше. Феодосия застыла на месте, аки жена Лота.

– Даже не думай. Я не зверь лесной, чтобы ребенка своего в норе приносить.

– И где ты рожать предполагаешь? – опешил Федор.

– В Новгороде слыхом не слыхивали, чтобы роженицу с глаз людских прятать. Как время приходит, так в верхней горнице ставят полати особые, с перекладиной, чтобы держаться. Там женщина и рожает, на свете Божьем. Младенец не темноту перед собой видит, а лица человеческие, а отец его на руки берет, как он на свет появился.

Феодосия с отцом ходили навещать недавно родивших жен заморских купцов. Женщины, в роскошных одеждах, склонялись над расписными колыбелями младенцев, не страшась ни сглаза, ни порчи.

– И навещают родильницу родственники и друзья с подарками, – закончила она: «Ребенка не прячут от чужих глаз. Бывает и так, что муж жене при родах помогает».

Федор сдержал крепкое слово, не желая ругаться с бабой на сносях.

– Что иноземцам хорошо, то нам бывает некстати, Федосья. Тебе бы про сие помнить пристало.

– Как попала на Москву, дак ни на миг забыть не удалось, – шевельнула бровью боярыня. Жена, не оглядываясь, пошла прочь.

– Вот она, кровь новгородская, – с непонятной тоской подумал Вельяминов.

Вспомнив разговор с мужем, Феодосия досадливо поморщилась. Вроде и не ссорились они с тех пор, но было ей неприятно Тело наполняла непонятная боль, сердце словно что-то схватывало и отпускало.

На западе, над долиной Сетуни, вились дымки деревенек. Багровое солнце заваливалось за горизонт. Над Яузой и Китай-городом висело серое грозовое облако. Порывистый ветер завивал песок на берегу, пенил барашками свинцовую воду.

Пора бы и в терем… – поднявшись, Феодосия схватилась за ствол дерева. Прозрачная жидкость хлынула по ногам, собираясь в лужицу на примятой траве.

– Господи, Федора нет, Матвей на Москве… – испуганно подумала она: