Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

Холодные ладони закрыли ей глаза. Вывернувшись из сильных рук, Марья увидела ореховые очи в темных, длинных ресницах.

– Не пужайся, боярышня, – шепнуло существо с коровьими рогами. Горячие губы на миг прижались к ее губам.

– Матвей! – ахнула она, но юноша мигом исчез за воротами.

Шатры для соколиной охоты раскинули под Звенигородом.

Царь, у которого народилось уже две дочери, ездил на богомолье в Саввино-Сторожевский монастырь, просить Всевышнего о сыне.

Ветер полоскал стяги над крутым берегом реки. Иван Васильевич, больше любил охоту зимнюю, особенно травлю медведей, но всегда любовался полетом хищных птиц в ясном небе.

Царское кресло стояло у выхода из шатра. Рядом набросали шкуры и бархатные подушки для ближних бояр.

– Батюшка-то твой, Матвей, охотник знатный, – уважительно сказал Иван Васильевич.

Федор Вельяминов напускал ловчего сокола. Птица поднялась в поднебесье великим верхом, превратившись в едва заметную точку. Кувыркнувшись, сокол полетел наперерез цапле.

– А ты сам чего не на коне? – усмехнулся царь: «Пойди, кровь разгони-то».

– Я б лучше зимой, на медведя, – отозвался младший Вельяминов-младший: «Здесь и добычу не сам берешь, и крови вовсе не видно»

– Крови, – протянул Иван Васильевич: «Ишь ты какой, Матюша, крови возжаждал. Не рановато ли?»

– В двенадцать лет, государь, я первый раз на медведя пошел, с батюшкой. Приобвык я больше к той охоте. Батюшке же любая охота по нраву… – Матвей следил за несущимся вниз соколом.

– Однако ж смотри, – Иван приложил ладонь к глазам:

– Третью цаплю его сокол сбивает. Ладно, съездим, как снег встанет, потравим медведей. Чего не сделаешь ради любимца… – ласково потрепав густые кудри Матвея, царь добавил:

– Дивлюсь я, как твой отец на охоту выехал, жену молодую одну оставив? Говорила мне царица, что непраздна мачеха твоя. Правда ли то?

Подросток неохотно кивнул.

– С осени еще.

– Ох и молодец боярин Федор… – усмехнулся царь, – он везде поспевает. Вроде в годах, а жену-молодку обрюхатил, небось и не в последний раз.

– На все воля Божья, – буркнул Матвей.

– Ты взревновал, что ли? – удивился царь:

– Дурак ты, Матюша. Ты Головин по матери-покойнице, богатства в вашем роду не считано. Не обделит тебя батюшка, я за этим присмотрю… – успокоил его Иван Васильевич.

Спешившись, держа сокола на рукавице, Федор подошел к креслу Ивана Васильевича, поклонившись земным поклоном.

– Сколько набили-то, боярин?

– Цапель штук с двадцать, да куропаток и другой мелочи без счета.

– Значит, и потрапезуем славно, – рассмеялся царь, – монашеская братия хоть и вкусно ест, да постно. Три дня на горохе да рыбе провели, хватит нам яств иноческих!

– Поднеси-ка сокола, Федор, – приказал Иван Васильевич. Птицу, державшуюся за ловчую рукавицу боярина, крепко привязали за ноги ременным должиком, продетым в суконные опутенки. Голову покрывал бархатный клобучок, изукрашенный золотым шитьем и драгоценными каменьями.

Быстрым движением сняв клобучок, Иван погладил сокола по шее. Тот замер, раскинув крылья, отвернув голову. Иван Васильевич и сам напомнил Федору хищную птицу, четким очерком профиля, горбатым носом, жесткими, немигающими глазами.

– Хорош у тебя сокол, Федор… – похвалил царь: «Долго ль учил его?».

– Да больше года, государь. Кречетов, что мне тесть на свадьбу в подарок прислал, с моря Белого, тех еще учу. Как готовы будут, вам их преподнесу в дар. Сегодня уж выпускали их на куропаток.

– Спасибо, боярин, уважил… – кивнул Иван: «Я тебя тако же уважить хочу за сегодняшнюю охоту. Правду ль говорят, что боярыня твоя в тягости?»

– Божией милостью… – Федор поймал себя на улыбке.

– Кроме Господа всемогущего, думаю, там кто-то еще постарался, а, Федор Васильевич… – государь весело подмигнул Вельяминову: «Когда срок-то ей?»

– Вскорости ожидаем, через недели две али три… – Федор передал сокола ближнему ловчему.

– Как опростается Федосья, зови на крестины. Крестным у тебя буду… – пообещал царь.

Вельяминов опустился на колени. Честь великая для боярина, всем завидная, коли сам государь в крестные отцы к нему идет.

На ужине, когда стольники внесли блюда с жареными цаплями, Матвей Вельяминов придвинулся ближе к Степану Воронцову.

– Как царь почивать уйдет, скачи в рощу, Степа, разговор у меня до тебя есть.

– Дак здесь бы и поговорили, – недоуменно сказал Степан, – чего ради коням копыта бить?