Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

Очнувшись, Вельяминов заколотил в ворота. Отбросив с дороги слугу, Федор побежал через двор к мыльне. Прасковья поспешила следом.

Высадив ударом ноги дверь, боярин ворвался в низкую, застланную дымом комнатушку. Ключница Ульяна лежала на полу без памяти. Феодосия, упираясь руками в стену, постанывала сквозь зубы.

– Федосья! – бросился к ней Федор.

– Федя, – жена обмякла у него в руках: «Ты приехал…»

– Откуда дым-то? – потормошил ее Федор.

– Молния ударила, – с трудом проговорила Феодосия, не открывая глаз: «Вона в тот угол. Пожар занялся, Ульяна и сомлела. Я ничего, мне на ногах легче, не так болит».

– Ты, матушка опростаешься скоро, – Прасковья опустилась на колени: «Не торопись только, головка внизу. Сейчас медленно дело пойдет, потерпи, Федосеюшка. Ты что, Федор, стоишь истуканом? Неси жену в терем, али хочешь, чтобы на пепелище она рожала?»

Феодосия через силу улыбнулась.

– Вот, – приговаривала Прасковья, – повиси у мужа на спине, она у него богатырская, все снесет.

В тереме Прасковья погнала девок за горячей водой и холстами.

– Федор, сзади ее обхвати, – она усадила Феодосию на край кровати: «Ты, матушка, как тужит тебя, дак бери руки мужнины. Он там на то и есть, чтобы тебе помогать».

Полив ладони маслом, Прасковья наклонилась к роженице.

– Головка-то прорезалась, – довольно сказала она: «Темные волосики, в отца!»

– Жжет! – закричала Феодосия: «Больно, ой, как больно!»

– Прасковья, отпусти меня, не неволь! – взмолился Федор: «Не могу я видеть ее мучения».

– Ты что, боярин, не муж ей что ли! – жестко ответила ему сестра: «Твоя жена твое дитя рожает, плоть и кровь твою, дак будь с ней до конца!»

Федор шепнул пересохшими губами:

– Федосья, ежели больно тебе, ты мне руки сожми, я здесь буду.

– Не спеши, не спеши, матушка, – приговаривала Прасковья: «Ты у меня ровно девица невинная останешься. Не спеши только, плечики прорезались…».

Дитя, скользкое, быстрое, нырнуло рыбкой в подставленные руки Прасковьи. Ловко очистив ему пальцем рот, шлепнув понизу спинки, женщина подняла младенца вверх. Дитя звонко заорало.

Феодосия в изнеможении откинулась на руки мужа.

– Дочку Бог даровал. Ты, матушка, грудь-то дай, ино дитя приложим… – Прасковья умостила девочку в руках Федосьи. Найдя сосок, почмокав, малышка затихла.

Федор поцеловал Феодосию в спутанные волосы.

– Спасибо, спасибо тебе… – он вдыхал давно забытые запахи молока, младенца, колыбели, дома.

– Иди, отдыхай, – велела Прасковья: «Ты, братец, тоже молодец сегодня был».

Проспав остаток ночи и почти все утро, Федор застал сестру за трапезой.

– Как они? Федосья-то? Дитя как? – спросил он. Прасковья рассмеялась:

– Дак спят. Дитя здоровое, красивое, пойдем в горницу-то, посмотришь.

Приложив палец к губам, сестра указала Федору на колыбель. Боярин взял на руки дочь. Открыв глаза, девочка внимательно посмотрела на отца. В младенческой, невинной синеве боярин увидел что-то не детское. Новорожденная глядела на него прямо и даже дерзко. Она была маленькая, но крепкая, с красивой головкой, опушенной темными волосами.

– Как назовем-то дитя богоданное? – Федор посмотрел на Феодосию. Жена лежала, откинувшись на вышитые подушки. Легко поднявшись на ноги, боярыня встала рядом с мужем. Обняв ее за плечи, Федор поцеловал прохладный висок.

– Марфа, – твердо сказала Феодосия: «Как мать мою, а ту, должно, в честь Марфы Борецкой назвали».

Федор вздохнул:

– Вот она, кровь новгородская. Назвать дитя в честь посадницы Марфы, грозы московских царей? А ежели донесут царю Ивану? Ладно, была не была… – решил он. По святцам все равно другого женского имени не оставалось, только Марфа и Мария.

– Марфа. Марфа Вельяминова, – словно попробовав имя на вкус, Федор поднес ребенка к распахнутому окну. Полуденное солнце золотило купола церквей на другом берегу. В просторном небе несся колокольный звон. Девочка оглядывала широко раскрытыми глазами лазоревую реку под откосом Воробьевых Гор. Солнечный луч упал ей на голову. Мягкие, младенческие волосы отливали чистой бронзой. Федор прикоснулся губами к высокому лбу дочери:

– Смотри, Марфа, сие Москва!

– Тихо, Марфуша, спит он. Не буди батюшку.

– Не «пит! Тятя не «пит! – раздался из-за двери звонкий голосок Марфы: «У нево аменины, он «пать не будет в праздник!»

– Пусти ее, Федосья, – Федор заулыбался: «Куда спать с таким колокольчиком!»