Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

Михайло Воронцов, посаженый отец, монотонно читал рядную запись. Слушая и не слыша его, Федор напомнил себе, что за Петровки надо обустроить женскую часть дома. С тех пор, как схоронили Аграфену, боярин и не ступал туда. Когда-то богатые покои пришли в запустение.

Вельяминов хмыкнул:

– Да как бы это сделать-то? Привезти Федосью в усадьбу нельзя, теперь ее до самого венчания не увидать. Но как обустраивать, ее не спросивши. У новгородских на все свое мнение имеется. Вдруг ей не понравится, как я там все обделаю? Надо у нее выведать, что ей хочется, да и приступить… – он бросил взгляд на серебряную чернильницу с пером, кою приготовили для подписей под рядной бумагой:

– Понятно, как, – развеселился Вельяминов, – новгородка моя читать умеет, и писать тако же.

Боярыне Феодосии, свету очей моих.

Посылаю тебе, возлюбленная моя, благословение и пожелание доброго здравия. Я сам здоров, однако скучаю о тебе и жду не дождусь дня венчания.

Решил я испросить твоего совета. Пора начинать работы в женских горницах, ибо хотелось бы мне, да, думаю, и тебе, чтобы к свадьбе они были готовы. С письмом посылаю тебе план горниц, исчерченный моей рукой. Отпиши, боярыня, чем обивать стены, какие ковры тебе надобны, да куда что ставить.

Остаюсь преданный твой слуга и желаю нам скорее свидеться под брачными венцами.

Развернув искусный чертеж, Феодосия вздохнула:

– Не могу я, не могу! Как не сказать ему? Он поймет, не осудит, не выдаст меня и батюшку. Не могу я жить, скрываясь, таясь и прячась от мужа своего… – она вертела грамотцу, не зная, как ей быть.

Никита Судаков рано привел дочь к истинной вере. Когда Феодосия заневестилась, на двор к ним зачастили свахи. Отец сказал ей:

– Выбирать, дочка, нужно из своих. Тяжко всю жизнь таиться от родного человека, если он не посвящен в тайну.

– Ты, батюшка, потому и не женился после смерти матушки… – Феодосия прижалась головой к его плечу.

– Потому… – кивнул Никита: «Среди своих дочерей али вдов, годных мне по возрасту, не нашлось, а чужую брать было невмоготу. Довольно того, что всю жизнь хоронимся».

Феодосия отерла глаза. Ей вспомнилось заученное в отрочестве наизусть описание казни дьяка Курицына со товарищи:

– В деревянных клетках сожжены они были, на торжище, на потеху народу, и горели мученики за веру, а вокруг стоявшие плевали в них и бранили словесами черными… И Федора ведь не пощадят, – поняла она:

– Даже если он донесет на меня и батюшку, он сам пойдет на дыбу. Ах, боярин, боярин, сказать бы тебе все, да нет слов таких, не придумали еще… – Федосья взялась за перо.

Кланяется боярыня Феодосия нареченному своему, и посылает свое благословение. На чертеже твоем, вельми искусном, сделала я пометки, где какую расставить утварь.

Везут мне из отцовского дома и тверского имения несколько книг печатных и рукописных… – задумчиво покусав перо, Феодосия переписала строку:

– Несколько десятков книг. Разложи их по сундукам, а те пусть стоят вдоль стен. Еще нужны сундуки для трав, что я собираю.

Стены можно обить бархатом из возов с приданым, присланных батюшкой из Новгорода. Оттуда же можно взять ковры, их там вдосталь.

Засим остаюсь верная твоя слуга

Феодосия Тучкова

Озадаченно хмыкнув, Федор почесал затылок:

– Сундуки для книг на Москве разве что у царя Ивана заведены. Впрочем, пусть будут сундуки. Коли книги везут, надо их куда-то девать…

Боярин Вельяминов учился греческой грамоте у Юрия Траханиота, прибывшего в Москву в свите Софьи Палеолог, а богословию его обучал сам Максим Грек, еще до опалы. Федор любил книги, однако за царской службой и домашними заботами не часто находилось у него время для чтения.

Пишешь ты, возлюбленная моя Феодосия, что везут тебе книги из Новгорода да из Твери. Ежели среди них есть греческие, сможем мы читать вместе, а если ты знаешь языки иные, оно и хорошо. Надеюсь, что смогу я, несмотря на годы свои, начать учить языки иноземные.

Остаюсь в ожидании скорой встречи с тобой, здрава будь и весела.

Первым делом, нареченный мой, шлю тебе пожелания здравия и благословение свое. Есть среди моих книг и греческие, и фабулы, и философские трактаты, а еще лечебники и Псалтырь.

Если таково твое желание, боярин, то смогу я обучить тебя читать на латыни и по-немецки. В Новгороде многие на оных языках не только читают, но и говорят.

Остаюсь верная твоя слуга Феодосия.

Душа моя и тело томятся по тебе, боярыня, и не будет мне покоя до тех пор, пока не окажусь я рядом с тобой перед алтарем.