– Они обычно Оку сим бродом переходят, – показал Воротынский, – под Кромами.
– Что с засеками? – Матвей вглядывался в карту.
– С засеками хорошо, а с людьми не очень. Шесть тысяч человек у береговых воевод. У тебя сколько, Ермак Тимофеевич? – повернулся Воротынский к атаману.
– Тысяча, – коротко ответил тот: «Но если они не под Кромами реку перейдут?»
– А где еще? – пожал плечами царь: «Брод известный, другого на Оке нет».
– Погодите, – Матвей задумался: «Атаман дело говорит. Если здесь, – он показал на карту, – татары засеки с запада обогнут, то они могут и до Угры добраться».
– Где дед мой, упокой Господи душу его, постоял с ханом Ахматом, да и разошелся. Но мы, чую, не разойдемся, – вздохнул государь.
– Угру, сколь я Дикое Поле помню, тоже можно вброд перейти, – повернулся Ермак к Воротынскому.
– Можно, – мрачно ответил тот: «Все равно, коли перебежчики правы, то у хана в десять раз народу поболе. Что на Оке битва случится, что на Угре, все одно костьми ляжем».
– Мне сейчас митрополита звать, чтобы зачинал панихиды служить? – ехидно спросил царь: «Или все же выйдем навстречу татарам?»
– Семь тысяч у нас с твоими людьми, атаман, – взглянул на него Вельяминов: «А у хана как бы ни сорок».
В палатах повисло молчание.
– Если бы полки людей государевых выставить… – неуверенно сказал Воротынский: «Тысяч шесть-семь наберем мы?».
– Наберем, – резко ответил Иван Васильевич: «Сам займусь, ежели ты, Матвей Федорович, – он поклонился в сторону Вельяминова, – не желаешь государю помочь».
Матвей покраснел: «Ты прикажи, я все сделаю».
– Ладно, – отмахнулся царь, – лучше с Ермаком Тимофеевичем посмотрите, какова его дружина. Когда дороги просохнут, отправляйтесь на Оку. Мы с князем Воротынским и людьми государевыми с вами соединимся… – царь поднялся: «Сестра твоя, Матвей Федорович, звала нас на Воздвиженку к трапезе».
– Я бы к семье поехал, хоша и лестно, что приглашают, – улыбнулся Воротынский.
– Езжай, Михайло Иванович, – разрешил царь, – у тебя жена, детки, а мы мужики холостые да вдовые. Окромя как у боярыни Вельяминовой, дай ей Бог здоровья, нам и поесть негде.
– И с нами отправляйся, Ермак Тимофеевич, – повернулся к нему государь, – на царицу московскую будущую посмотришь. Невеста сие моя. Если бы хан, собака, не полез на нас, то на Красную Горку мы бы повенчались. Теперь придется после Успения.
– Сие милость для меня, государь, великая, – отозвался атаман.
Она встречала их в крестовой палате, маленькая, вся в черном. Вдовий плат плотно прикрывал волосы. Тонкие пальцы унизывали перстни, изумрудные, алмазные, сапфировые. Казалось, руки ее сияли, источая свет.
Женщина земно поклонилась: «Спасибо, государь, что дом наш почтил посещением. Мы завсегда слуги твои верные».
– Ермак Тимофеевич, – обернулся царь, – сие боярыня Вельяминова, Марфа Федоровна, сестра Матвея Федоровича и невеста моя.
Тонкие губы улыбнулись, дрогнули темные ресницы над зелеными глазами. Боярыня тихо сказала: «И вам, Ермак Тимофеевич, спасибо, что не побрезговали нашим угощением».
В последний раз из ее рук он ел вкусные щи и хлеб. Теперь на столе, хоша и шел Великий Пост, от яств было не протолкнуться.
Она с ними не осталась, ушла, но привела дитя, в Чердыни сидевшее у него на коленях. Дитя выросло в красивую смуглую девочку с материнскими, зелеными глазами. Потрепав малышку по щеке, Иван Васильевич подарил ей нитку жемчуга.
Опосля молитвы государь потянулся: «Мы с Матвеем Федоровичем в Кремль поедем, дела у нас. Завтра его к дружине в гости жди. Ты дорогу по Москве найдешь?»
– Найду, ежели на Большом Камне не заплутал, – усмехнулся Ермак.
Матвей присвистнул: «У нас, атаман, опасней бывает, чем за Волгой».
– Ничего, – Ермак погладил рукоятку сабли. «Справимся».
Ворота за ними захлопнулись, он недолгое время посидел за столом. Услышав легкое дыхание из боковой светелки, атаман поднялся.
Закрыв дверь на засов, Ермак повернулся к ней.
– В следующий раз, ежели захочешь меня увидеть, – ядовито сказал он, – не надо для сего татар дожидаться.
Марфа стянула с головы вдовий плат, как тогда, в Чердыни. Шагнув к ней, атаман повалил лавку.
– Невеста, значит, царская, – грубо сказал он: «А мне наплевать!».
Повернув Марфу спиной, атаман разорвал шелковый черный опашень и кружевную рубашку. Зажмурившись от жемчужного сияния совсем рядом, он шепнул: «Хоша бы ты у ста царей в невестах была, все равно под венец я тебя поведу, Марфа Федоровна».
Читать дальше