Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том второй

Вельяминова взяла твердыми, ровно железо, пальцами его руку.

– Слушай меня, Василий Владимирович. Ежели с государем и сынами его что случится, ты на престол сядешь, а за тобой сыны Марьи, – боярыня покосилась на девочек. Маша плакала, прижав к себе Федосью. Дочь лежала головой на коленях княжны, засунув в рот большой палец. Малышка раскачивалась, пытаясь себя успокоить.

Марфа заставила себя продолжить:

– Коли вы с Марьей погибнете, ждет нас смута, али что похуже, упаси Господь, – Вельяминова перекрестилась.

Она выглянула в окно терема: «Вроде не так людно стало. Бери Марью и отправляйтесь». Марфа взяла на руки дочь. Феодосия прижалась к ней, сердечко ребенка отчаянно колотилось.

– Марфа Федоровна, – Маша схватилась за подол ее сарафана: «Я боюсь!».

– Ты с братом своим, дак не страшись ничего, княжна, – ответила боярыня: «Не пристало правнучке Ивана Великого слезы лить. Езжайте с Богом!»

– Но как же вы с Федосьей? – Вася помотал головой: «Не могу я вас оставить, кто я буду после сего?»

– За нас не волнуйся, князь, – в углу горницы лежала старая, чердынских времен, заплечная сума Марфы: «Идите, а то опять толпа нахлынет».

Вася прижался губами к ее руке. Вельяминова поцеловала его мягкие, темные волосы.

Услышав со двора стук копыт, Марфа перекрестилась: «Господи, убереги их от всякого зла».

Когда гонец принес из-под Серпухова весть о разгроме войска, Марфа съездила в подмосковную усадьбу. Она запечатала тайник в сторожке, достав оттуда немного золота. Женщина потрогала тяжелый мешочек на шее, висевший рядом с крестом покойного мужа.

Книжку, переплетенную рукой матушки, она спрятала в карман, пришитый изнутри к невидному, темному сарафану. Кинжал Марфа устроила на тонком кожаном шнурке, обхватывающем стан.

– Матушка, – раздался слабый голосок Федосьи: «Мне страшно».

Марфа опустилась на лавку:

– Не бойся, милая, – она поцеловала ребенка в горячий лоб, – я с тобой.

– Огонь, – прохныкала девочка: «Везде». Марфа вытерла слезы дочери:

– Я здесь, – твердо повторила она, – все будет хорошо.

На улице повисла тишина. Вельяминова выглянула в окно. Ворота усадьбы распахнули настежь, дворня бежала, подхваченная потоком людей. С юга, от Кремля, шла по Воздвиженке стена огня.

Крыша усадьбы занялась. Марфа вдохнула запах дыма.

– Нет! – Федосья забилась у нее в руках, закатывая глаза. Женщина еле удержала дочь: «Огонь! Боюсь!». Ребенок обмяк, губы его посинели. Стена горницы загорелась. Положив дочь на лавку, Марфа прижалась ртом к ее рту.

– Живи! – властно сказала женщина, вдыхая воздух в горло Федосьи: «Живи, я сказала!».

Захрипев, закашлявшись, девочка задышала. Серый дым наполнил палаты, дверь упала с петель. Выпрямившись, крепко держа ребенка, Марфа взглянула в лицо стоящим на пороге.

Ревел огонь, пожирая бревенчатые стены. Золото и серебро с расплавленных окладов икон капало на пол. Исчезли в языках пламени темные глаза Богородицы.

Они спешились посреди разоренной пустыни, среди торчащих остовов печей. Встав на колени, Матвей зачерпнув ладонью пепел. Плечи Вельяминова затряслись. Он вспомнил, как долго и жарко горела подмосковная, так, что тела отца и мачехи стали потом только легким прахом, вившимся по земле.

– Вся идут во едино место: вся быша от персти и вся в персть возвращаются, – глухо сказал Ермак, глядя на багровый закат.

– Аминь, – Вельяминов поднялся, опираясь на руку атамана.

Холеная, унизанная перстнями рука взрезала серебряным ножом спелый гранат. Капли сока, будто кровь, окропили пальцы.

Тонкие губы разомкнулись. Женщина поманила к себе склонившегося на пороге человека.

– Сегодня? – она взглянула в окно на лазоревое небо. В ее саду росли только розы, алые, темно-красные, вишневые, цвета ветреного заката и нежного восхода.

– Да, Джумана-кадина, – человек склонился ниже. Встав на колени рядом с выложенным перламутром столиком, евнух зашептал ей на ухо.

– Нур-бану знает? – прервала его женщина.

Тот развел руками.

– В конце концов, – Джумана смотрела на секретаря глазами цвета морской воды, – пока ничего не произошло. Зря мы переполошились так рано.

Она надкусила гранат, сладкий сок потек по нежному подбородку, белоснежной шее.

– Гранаты в этом году хороши, – женщина набросила на золотистые волосы шелковую вуаль: «Я пройдусь. Последи, чтобы мне никто не мешал».