Константин Петришин - Заговор жрецов

Алексеев из вагона не выходил. Он даже был в какой-то мере доволен тем обстоятельством, что ему представился случай спокойно поразмышлять в дороге обо всем. На второй план уходили мысли о последних событиях в Маньчжурии. «Значит так богу угодно», – с облегчением решил он. Его все больше и больше занимали мысли о том, что будет с ним, если не в ближайшее время, то хотя бы уже в обозримом будущем.

Алексеев был уверен – поражение России в этой войне не за горами. Чем это аукнется в стране? Всплеском недовольства властью? Революцией?.. Наверняка все, кто был против монархии, постараются использовать поражение в войне в своих целях. Даже придворная пронемецкая свора….

Алексеев подумал об этом, зная, что отношение государя к Вильгельму год от года становилось прохладнее и это отражалось на окружении не только императора, но и императрицы Александры Федоровны.

Императрицу раздражало то, что Вильгельм, по ее мнению, неуважительно относился к ее брату герцогу Гессенскому. В отместку Вильгельму она при поездках в Германию всегда настаивала перед Николаем II, чтобы он находил причины и уклонялся от визита к Вильгельму в Потсдам, а сначала заезжал к герцогу Гессенскому. Николай II противился, убеждая императрицу в том, что это не правильно, однако слушал ее, чем вызывал гнев у кайзера Вильгельма.

Однажды такой «семейный скандал» зашел так далеко, что с обеих сторон были вынуждены вмешаться дипломатические службы России и Германии.

Алексеев при всем глубоком уважении к государю считал эти поступки Николая II мальчишеством, а их ссоры с Вильгельмом беспричинными.

Теперь же у Алексеева где-то подспудно назревало чувство опасения: как бы эти мелкие ссоры не привели к большому разладу отношений между кузенами. Тогда беды не миновать.

«Лучше война между кузенами, нежели революция, – рассеянно подумал он. – При войне всегда можно договориться о мире. А с революцией не договоришься…»

Размышляя об этом, Алексеев в то же время понимал, что между династиями Романовых и Гогенцоллернов уже давно сложился союз, не закрепленный печатями, но прочный и нерушимый – обе династии не могли жить одна без другой. Извечный страх за место под солнцем заставлял Романовых и их немецких кузенов быть всегда готовыми объединить усилия против своих врагов.

Алексееву хотя и было отказано в почетном месте рядом с троном, он не обижался. Ему хватало и тех солнечных лучей, которые обогревали трон.

…На какой-то маленькой станции их поезд держали дольше обычного. Когда Алексеев спросил – почему, ему ответили, что впереди пути разобрала китайская банда хунхузов.

Через час поезд тронулся, но уже в сопровождении усиленной охраны из двух сотен казаков.

Наблюдая в окно за невеселой картиной проплывающего мимо пейзажа, Алексеев сказал адъютанту, накрывающему обеденный стол.

– Дожились… Под конвоем движемся…

– Без охраны, ваше высокопревосходительство, двигаться сейчас опасно, – ответил адъютант. – Японская конница, говорят, добралась уже до Монголии…

– А целый час мы простояли тоже из-за японской конницы?

– Нет, ваше высокоблагородие. Я вам докладывал, по какой причине…

– То-то и оно… Распустились все! – недовольно проворчал Алексеев. – Этих китайских разбойников надо отлавливать и живьем под поезд класть… Может, тогда утихомирятся… Газеты есть? – неожиданно спросил он.

– Мне передали, что вы отказались читать газеты… Если желаете, я прикажу принести.

– Желаю. После обеда пусть принесут. Читая их, легче дремать будет.

После обеда Алексееву принесли газеты, однако читать он их не стал. Лег на диван и прикрыл глаза. Ему, вдруг, пришел на ум последний разговор с министром иностранных дел Ламсдорфом в том же июле прошлого года сразу после прогулки с Николаем II на яхте «Штандарт». Ламсдорф тогда высказал мысль, что Вильгельм будет вынужден, если революционная ситуация в Германии не пойдет на спад, попытаться отвлечь внимание немцев от внутренних проблем за счет войны с Францией… И сразу высказал опасение, как бы война не переросла в революцию из-за дополнительных расходов на нее, людских потерь и других причин, связанных с войной.

«Почему он говорил о Германии, а не о России? – подумал Алексеев. – Разве у нас все по-другому?..»

Алексеев вспомнил, как об этом беспокоился и бывший посол в Германии Шувалов, который однажды сказал, что кайзеровская армия скорее будет повернута на Россию, а не на Францию…