Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Часть вторая. Том третий

– Я не успею ничего сделать, если я вообще буду дома, а не на работе, – сказал себе юноша, – и кроме ножей, есть еще и окна. Один раз мама пыталась выпрыгнуть из окна, значит, может случиться и второй… – Пьер ненавидел себя за то, что берет неурочные дежурства:

– Мне страшно, – понял он, – страшно ночевать с ней под одной крышей. Но она моя мать, я не могу бросить ее одну и снимать студию на Монмартре, где жил Аарон… – Пьеру иногда хотелось поступить именно так. Дед давно сказал, что Пьер должен немедленно позвонить в Лондон, в случае, как выразился Джованни, затруднений:

– Дедушке семьдесят пять лет, и он инвалид, – угрюмо подумал юноша, – пока он сюда долетит, пусть и с тетей Кларой, может случиться все, что угодно.

По дороге в пятый аррондисман Пьер готовился к разносу от тети, но Марта только развела руками:

– По крайней мере, мы теперь знаем, какие еще таланты ты унаследовал от покойного отца… – Марта коротко усмехнулась, – будешь нашим парижским Фокусником, пока настоящий застрял в СССР… – о кличке Павла Юдина они знали от Маленького Джона:

– Питер постарается отыскать Павла, – по словам Полины, она передала Питеру все нужные сведения, – и позаботиться о нем и девочках Эмиля, – Марта приняла от мужа кофе, – может быть, он даже увидит Марту… – Волк бесцеремонно поднял ее с плетеного кресла:

– У меня на коленях посидишь, – улыбнулся он, – пока в доме покой и тишина… – старшие после обеда отправились отдыхать. Молодежи Марта велела найти себе занятие. Иосиф с Маленьким Джоном ушли пешком в особняк Службы Внешней Документации. Шмуэль поехал в посольство Парагвая. Южноамериканцы посылали копии его верительных грамот в столицу, Асунсьон:

– Шмуэль вне подозрений, – напомнила себе женщина, – он отец Кардозо, но это распространенная фамилия. Вряд ли бывшие нацисты окопались в тамошнем министерстве иностранных дел… – Марта все равно велела племяннику не болтаться в столице дольше необходимого:

– Иначе туда приедет какой-нибудь подручный господина Ритберга фон Теттау, вроде Рауффа, – Марта поморщилась, – а он сразу тебя узнает… – Шмуэль и сам не собирался сидеть в Асунсьоне:

– Я апостольский викарий, – заметил он, – но я прежде всего священник. Мое место не на приемах, а рядом со страждущими… – Пьер увел Полину в музей Клюни:

– Они бы и Мишель с собой взяли, – вспомнила Марта, – но бедняжка еще напугана, она отказалась расставаться с отцом… – Мишель тихо возилась с игрушками в гостиной:

– Я ей круассан дал, – Волк покачал Марту, – девица все время жует, как наши парни в ее возрасте… – Марта заставила себя не плакать:

– У нас теперь нет парней, – она отпила кофе, – нам остается только ждать их, милый… – Волк поднес зажигалку к ее сигарете:

– Ларчик «Юманите» открывался просто, – заметил он, – хватило пары звонков в редакцию и имени покойного Маляра… – капитан «Дюмон-Дюрвиля» оказался старым коммунистом:

– Он сражался в Сопротивлении, – добавил Волк, – кроме ванили, он возит на продажу подержанное барахло… – в этом Волк был уверен, – но французские коммунисты не против свободной торговли… – Марта неожиданно весело сказала:

– Питер тоже, наверняка, потащил в Ленинград розничный товар. Он не упустит прибыли, даже в таких обстоятельствах. Но, думаю, «Дюмон-Дюрвиль» больше не увидит матроса Гренеля…

Над черепичными крышами клонилось за горизонт солнце. Небо Парижа словно купалось в расплавленном золоте:

– Зато увидим мы, – Марта выпрямила спину, – я уверена, что Питер вернется домой, милый. Все наши мальчики вернутся… – привалившись головой к надежному плечу мужа, Марта послушала ровный стук его сердца:

– Вернутся, – повторила она, – и очень скоро.

Над зловонной водой Угольной гавани висела раскаленная дымка. Термометр в рубке «Дюмон-Дюрвиля» показывал тридцать шесть градусов по Цельсию:

– Словно в проклятой Полинезии, – капитан Леконт расхаживал по судну с полотенцем на шее, – черт нас дернул явиться в город самым жарким летом за всю историю метеонаблюдений…

О лете им сообщил бойкий парень из «Юма», как Леконт называл газету. Журналист появился на «Дюмон-Дюрвиле» на следующий день после таможенного и пограничного контроля:

– Одно название, что контроль, – Питер покуривал у трапа сухогруза, – Леконт не первый раз в СССР. Парни в форме знают, что он коммунист… – осмотр корабля продолжался не больше четверти часа. Как и предсказывали товарищи Питера по кубрику, рейд закончился в капитанской каюте за коньяком и закусками: