– Он сделал пластические операции и развлекается с мулатками в тропиках, – сочно сказал Захав, – как и остальные сбежавшие твари, вроде Бормана и Мюллера, – Эйтан открыл рот. Шломо объяснил:
– Бывший глава гестапо, а Бормана ты вроде знаешь, – парень робко кивнул:
– Но Эйхмана выкрали и привезли в страну, где судили открытым судом…
Захав кинул в рот сигарету:
– Все сюда, – он повысил голос, – Эйтан напал на сенсацию, Эйхмана повесили… – парень покраснел:
– Я к тому, что Моссад может отыскать фон Рабе… – он ткнул пальцем в фото. Захав отхлебнул скверного кофе с растаявшими льдинками:
– Ты боишься, что нацист подаст на нас в суд за статью, – хохотнул старший журналист, – уверяю тебя, у него появятся заботы поважнее. И профессор не подаст, – Шломо указал на второй макет, – он мертв. И вообще никто не подаст, – журналист присел на край стола, – мы публикуем интересный материал, что является нашей работой. Об источнике сведений мы распространяться не обязаны, но даже если нас спросят, – Захав подмигнул Эйтану, – пусть ищут парня, похожего на Элвиса Пресли…
Снимки блокнота профессора Судакова лежали за надежной дверью редакционного сейфа. Эйтан помялся:
– Может быть, отложить публикацию? Завтра похороны профессора, можно сделать репортаж с горы Герцля…
Шломо закатил глаза:
– Похороны, это вовсе не новости. И скорое прекращение огня на войне тоже не новости и разрыв дипломатических отношений с СССР не новости. Это все хроника, информация. Новости, – он ласково коснулся макета, – настоящие новости только здесь. Завтра пятница, весь Израиль выстроится в очередь к газетным ларькам, нам придется допечатывать тираж. Нечего бояться, – он соскочил со стола, – главный редактор из Нью-Йорка велел ставить сенсацию на первую страницу…
Захав, правда, не сказал начальству, в чем именно состоит сенсация. Эйтан все не унимался:
– Но Фрида завтра будет на похоронах отца… – Голд добродушно ответил:
– Заодно она узнает, кто ее настоящий отец. Убьет двух птиц одним камнем, так сказать. Хватит дискуссий, запускаем первый лист…
Шломо вышел на площадку железной лесенки, ведущей в типографский зал: «Ребята, ставим нациста!»
Отказавшись от завтрака, они попросили принести в гостиную номера-люкс «Царя Давида» пару кофейников с крепким кофе.
Марта, в костюме черного твида, шуршала страницами вчерашней The Times. Никаких других газет в гостинице не нашлось. Портье, вышедший к их лимузину, развел руками:
– Не пробило и шести утра, – похороны назначили на семь, – местную прессу привозят из Тель-Авива обычно к восьми, но, учитывая, что идет война, – он замялся, – возможны задержки…
Оказавшись в номере, герцог кисло заметил:
– Не понимаю, что ты хочешь прочесть в местной прессе, ты не знаешь языка… – Марта простучала каблуками к панорамному окну. Над стенами Старого Города развевались израильские флаги:
– Мне переведут, – женщина щелкнула зажигалкой, – а насчет войны он преувеличил. Завтра Израиль подпишет с Египтом и Сирией соглашение о прекращении огня… – она заметила, как изменилось лицо Джона:
– Джонатан должен был прилететь в Дамаск, – подумала Марта, – Иосиф уверяет, что с израильской стороны ему придали надежного напарника, но мы очень рискуем, – Марта не сомневалась, что Адольф узнает старшего брата:
– Если он обретается в тамошних краях, – сказала она герцогу, – если они столкнутся, то… – Марта не закончила. Джон тяжело вздохнул:
– Я понимаю. Но никак иначе нам к ирландцам не подобраться, а они достают из закромов припрятанное сорок лет назад оружие… – герцог загибал искривленные пальцы, – протестанты организовали подпольные партизанские группы для отстрела католиков, – в мае в Ольстере погибло четыре человека, – католики такого не потерпят…
Отправлять Джонатана в Ирландию или в Рим, к Красным Волкам Ферелли, было опасно:
– Моссад готовит для Ферелли медовую ловушку, – заметила Марта, – но Джонатан должен еще заработать кредит доверия у леваков. Он поедет дальше, а израильский крот и… – она запнулась, – Гладиатор останутся у арабов… – герцог помолчал:
– Может быть, Гладиатора вернут в Европу или Южную Америку… – Марта помотала головой:
– Я чувствую, что Максимилиан присматривается к мальчику… – она положила ладонь на сердце, – он всегда был очень осторожен… – Марта обернулась от окна:
– Ты жил в этом номере, – утвердительно сказала она, – в сорок восьмом году, когда убили Бернадотта… – Джон покрутил шеей:
Читать дальше