Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

– Входную дверь мы откроем…, – дядя мог справиться с любым замком, – но если она услышит посторонних на площадке, она забеспокоится…, – Макс потрепал его по плечу:

– Нет, милый, она сама впустит в квартиру сына…, – Адольф удивился:

– Какого сына? Старший сидит в Африке, а младший будет на работе…

Феникс сдвинул на нос темные очки:

– Видишь ли, милый, у нее был и третий сын…, – он широко улыбнулся, – он долго искал мать и, наконец, нашел.

Над расплавленной коркой сыра поднимался ароматный дымок. Потрепанная маркиза хлопала на вечернем ветру. Хозяин Au Roi Des Halles открывал заведение для обеда в семь часов вечера. Центральный рынок Парижа к этому времени утихал. В мясных рядах еще шла оживленная торговля, но цветочница напротив складывалась:

– Хорошенькая девушка, – весело заметил Механик, обмакивая хлеб в сыр, – она на тебя посматривает, инспектор…, – Пьер быстро расправился с закопченным горшочком супа:

– Может быть, и на вас…, – он вытер стенки куском багета, – хотя не в этом наряде…, – от шапки Механик избавился, но старое пальто висело на спинке его стула.

Мимо них по булыжнику прогромыхала телега с окровавленными тушами:

– Через три года здесь ничего не останется, – уверенно заявил Пьер, – мэрия решила снести рынок…, – Механик поперхнулся луковым супом:

– Как снести, это памятник архитектуры…, – Пьер взялся за блюдо с сырами:

– В котором живет четверть миллиона крыс, если верить санитарной инспекции…, – крыса метнулась на обочину, спасаясь от колеса тележки, – город достоин того, чтобы здесь возвели музей или что-то, – он покрутил рукой, – похожее…

Несмотря на очередь к прилавку заведения, они легко получили места на отполированных поколениями посетителей скамьях:

– В «Голубой блузе» тоже неплохо готовят, – Пьер указал на вывеску соседнего бара, – однако здесь, – он похлопал по столу, – лучший луковый суп в Париже. Даже месье Жиролю, при всем уважении, он удается не таким наваристым…, – Механик отозвался:

– Это ты у меня дома еще не обедал. Когда все закончится, – он вздохнул, – мы тебя накормим настоящей парижской едой и заодно русскими пельменями…

Они пока не знали, как и когда все закончится. Механик довел месье Штрайбля до буржуазного здания неподалеку от Елисейских полей. Расплатившись с таксистом, юноша скрылся в охраняемом швейцаром подъезде:

– Туда мне хода не было, – сказал Марсель, – но твой паренек покрутился рядом. В особняке располагаются дантист, адвокат и представительство некоего швейцарского банка…

Пьер помолчал:

– Вряд ли Штрайбль лечил зубы, а с адвокатом мы разговаривали…, – в юридической конторе немца не видели. Несмотря на судебный ордер, срочно полученный Пьером, банкиры отказались сообщать имена клиентов:

– Они в своем праве, – хмуро сказал инспектор, – они считают информацию банковской тайной…, – тайной оставалось и нынешнее местоположение месье Штрайбля:

– Никакая это не тайна, – невесело сказал Механик, – подъезд проходной. Он выводит во двор здания, а оттуда прямой путь к станции метро…, – с пропажей Штрайбля исчезла одна из немногих имевшихся нитей к случившемуся в Гамбурге:

– Ты думаешь, что он принес в банк деньги, – Механик отпил кофе, – или только использовал подъезд, чтобы скрыться…, – Пьер щелкнул зажигалкой:

– Скрыться он мог с Монмартра. Он приехал в центр с рюкзаком, но мы не знаем, что случилось с ним и с самим Штрайблем. И вообще, – инспектор вытянул ноги, – сначала нам шла карта, как со сквотом, а теперь мы наткнулись на глухую стену…

Пьер объяснил Марселю, что послал его на Монмартр, пользуясь, как выразился парень, шестым чувством:

– Папа первым учил меня реставрации, – голубые глаза юноши засветились, – он говорил, что надо доверять интуиции. Если тебе кажется, что участок картины или часть манускрипта скрывают что-то, скорее всего, так и есть…

Пьер никому не признавался в своей мечте, но ему хотелось вернуть людям неизвестный рисунок Ван Эйка:

– Его отвезут в Прадо, на законное место, – говорил себе юноша, – но мы устроим и выставку в Париже. У нас есть один Ван Эйк, сюда привезут и другие картины. Но сначала надо призвать к ответу проклятого фон Рабе, убийцу моего отца…

Он не обсуждал с матерью военные времена и не упоминал при ней беглых нацистов. Пьер знал, что мать получила шрамы в концентрационном лагере:

– Фон Рабе арестовал ее в Лионе, ее отправили в Германию, – он прислушался к шуму за стойкой заведения, – а об остальном она молчит и я не собираюсь ничего спрашивать. Ее нельзя волновать, иначе вернется болезнь…, – Пьер подытожил: