Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том второй

– Прости, – он отвел взгляд от Лауры, – из меня плохой хозяин, я должен тебя развлекать…

Генрих вдохнул аромат фиалок. Кружевной воротник приоткрывал нежную шею со стальной цепочкой распятия. Ее щеки покраснели, девушка пробормотала:

– Не надо развлекать, – Лаура коснулась его руки, – наоборот, я хочу тебе помочь, хочу, чтобы тебе стало не так одиноко, Генрих, – он велел себе:

– Не смей! Ты держался все это время, не разменивайся на случайную связь, – ладонь горела, словно в огне, Лаура стояла рядом с ним. Темные волосы падали ей на плечи, она часто дышала:

– Если я что-то могу сделать, ты только скажи, – девушка пошатнулась, Генрих поддержал ее под локоть. Лаура скомкала кружево воротника:

– Скажи, или…, – почти грубо притянув ее к себе, Генрих закрыл глаза:

– Какие у нее губы мягкие, – Лаура приникла к нему, – пусть это один раз, мне все равно…

За окнами квартирки в сыром мраке зимнего вечера засияли безжалостным светом прожектора пограничной охраны ГДР.

Дым сигареты Генриха вырывался открытую форточку. На площадке лестницы было холодно, он прислонился к облупленной штукатурке стены. Полукруглое окно выходило на речушку Панков. За облетевшими деревьями виднелась вывеска небольшого кафе:

– Уже открыто, – пригляделся Генрих, – шесть утра, – за столиками сидели парни, в, как показалось Генриху, комбинезонах строителей:

– Точно, они ремонтируют дом по соседству, – у ног одного из парней стояла сумка с малярными кистями.

– Я могу сходить за выпечкой, могу сварить кофе, – в горле поднялся горький привкус, – могу… – слезы закапали на сигарету. Вышвырнув окурок в окно, он ударил кулаком по стене:

– Как я мог такое совершить, – ему стало мерзко, – я преступил заповеди Божьи. Как я посмотрю в глаза общине, как смогу проповедовать или учить, как встану перед алтарем? – он потер лицо руками:

– Слабость не извиняет предательства, а я предал Машу и Феденьку, я на мгновение позволил себе усомниться, что они живы, – он мимолетно подумал о Лауре:

– Она собиралась сказать, что с точки зрения церкви я не женат, – Генрих помнил удивленное выражение в ее глазах, – но промолчала. Формально это так, но речь идет не о церкви, а о Боге, – он мимолетно пожалел, что не может исповедоваться:

– Католикам легче, – вздохнул Генрих, – они могут получить отпущение грехов, а я должен прийти к Богу и сам начать говорить с Ним, – он закрыл глаза, – и неизвестно еще, что Он мне скажет, – Генриху захотелось позвонить матери:

– Но понятно, что скажет мама, – он заставил себя зайти в квартиру, – учитывая, что она опять рискнет жизнью ради моего счастья, – Генрих неслышно скрылся в гостиной. Ему не хотелось будить Лауру:

– Я не знаю, что ей сказать, – он взял портфель, – она страдала, – Генрих, как выразилась мать, в общих чертах знал о произошедшем с кузиной, – она хотела излечиться, она потянулась ко мне не из-за любви, а из-за желания вернуться к нормальной жизни…

Лаура ничего не говорила, однако он понял, что девушка может не поехать на Тайвань:

– Если я ее позову, – Генрих остановился, – если я скажу, что люблю ее, что хочу с ней обвенчаться, она останется здесь, – пастор разозлился на себя:

– Это неправда, – Генрих сжал потрепанную ручку, – я не могу такого говорить. Я люблю Машу, а теперь я не знаю, как мне поступать и что делать, – ему надо было подумать:

– Но не здесь, – Генрих взглянул на часы, – Лаура может проснуться и тогда…, – он не был уверен, что устоит перед соблазном:

– Вернее, я уверен, что не устою, – мрачно поправил он себя, – я долго терпел, долго жил один. Прошло пять лет, если Маша жива, она могла…, – Генрих не хотел думать так о жене:

– Гурвич за ней ухаживал, – умывшись, он тихо оделся, – но Маша никогда не согласилась бы с ним жить, она его ненавидела. Но ведь он мог шантажировать ее судьбой Феденьки…

Вырвав из блокнота чистый лист, Генрих заколебался, не зная, что написать Лауре. Он опустился на продавленный диван, среди разбросанных книг и черновиков. На рабочем столе стояла пишущая машинка, но фотографий, даже матери или братьев, в квартире не было:

– По соображениям безопасности, – вспомнил он вчерашний разговор с Лаурой, – а снимков Маши или Феденьки у меня тем более нет…

Сын словно привалился к его боку. Генрих услышал удовлетворенное сопение:

– Грузовик биби, – мальчик вертел дешевую жестяную игрушку, – Федин грузовик, – Генрих сглотнул слезы:

– По пути в Москву мы купили машинку в ларьке на вокзале. Он вез медведя, он ложился с ним спать, а Маша его укачивала. Я предал не только Машу, я предал и Феденьку. Он помнил меня, он не мог забыть родителей. Он ждет меня, а я в это время…, – ручка яростно царапала по бумаге: