Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Маргарите надо опасаться света, – карандаш опять забегал по бумаге, – а со мной все в порядке, – доктор Кардозо считала разговоры о свете обыкновенным бредом, – Зоя говорит, что мы сюда больше не вернемся, – Марта поймала себя на улыбке, – очень хорошо, что так.

Соседка настаивала, что она должна остаться на острове:

– Скоро все покроется песком, – нараспев сказала Зоя, – засвистят ветра, но, как сказано, не в голосе вихря Господь, а в звуке тонкой тишины, – она замерла на койке, – пристанище нечестивых погибнет, потому что так велел Господь, но мне надо быть здесь до конца, – Марта вспомнила:

– О смерти Слепого она тоже говорила, что это Божья воля – приятель Зои, немой мужичок, тихо умер прошлой зимой, – она не грустила, но сказала, что он теперь увидел свет, – лицо Марты грело солнце, она разнежилась:

– Я словно в санатории, – поняла девушка, – я поправилась и хорошо выгляжу. Но нельзя здесь торчать, надо дождаться родов Маргариты и бежать отсюда, – за три года Гурвич не появлялся на острове, но Марта не хотела рисковать его приездом:

– Проклятая тварь поплатится за свои преступления, – она раздула ноздри, – пошел он к черту, не хочу о нем думать, – пчела умиротворяюще жужжала вокруг спелого помидора.

Тетрадка выпала из рук Марты. Широко зевнув, девушка задремала.

Растрепанная тетрадка, переплетенная в телячью кожу, валялась на вкопанной в землю скамье. Побеги гороха вились на раме, пчелы жужжали вокруг белых цветов. Огород разбили на заднем дворе домика грубого камня. Стертые ступени вели к лазурной глади моря:

– Это работа древних римлян, – со знанием дела сказала Констанца по пути наверх, – у нас в Англии сохранились их дороги, – Бруно кивнул:

– Получается, вы облазили, – дома он перешел на деревенский говор, – все римские развалины. Я тоже бывал в Риме, – юноша улыбнулся, – видел Колизей и Форум. Но в Салерно с римских времен ничего не осталось, норманны все перестроили, – домишки бедной рыбацкой деревеньки Минори прилепились к серым скалам.

– На побережье, наверняка, жили древние римляне, – заметила девушка, – вернее, приезжали отдыхать, – Бруно присвистнул:

– Моя семья в Амальфи обосновалась со времен незапамятных, – длинные ноги парня легко отмахивали ступеньку за ступенькой, – в нашем домике и я родился, и моя матушка, и мой дед покойный, – юноша подмигнул Констанце, – он учил меня выходить в море.

Лодку со свернутым парусом они оставили на галечном берегу. Борт украсили надписью охрой: «Лаура». Бруно немного смутился:

– Вы ничего не думайте, это в честь матушки моей, – смуглые щеки парня зарумянились, – она умерла, когда я был подростком. Я сам пошел в монастырь, – он подергал грубошерстную коричневую рясу, – иначе я бы никогда не стал врачом.

Садик Бруно почти не уступал знаменитому лечебному саду школы медицины в Салерно. Девушка восторженно бродила среди грядок:

– У вас те же растения, что и в городе, – Констанца полюбовалась пышными листьями мангольда, – только больше овощей, – Бруно засучил рукава рясы: «В Англии не растут овощи?».

В море Констанца сдвинула темный платок с рыжих волос. Ветер развевал пряди, мягкие завитки золотились на хрупкой шее:

– У нее веснушки, – бессильно подумал Бруно, – я бы хотел поцеловать каждую, – маленькие руки девушки покрывали пятна самодельных чернил. В лодке он с удивлением понял, что леди Констанца умеет грести. Похвалив ее способности, Бруно услышал веселый голос:

– Я росла с младшим братом, а Джон вечно торчал на воде. У нас в Банбери только ручей, но по нему можно добраться до Темзы, – Констанце хотелось узнать о землях к западу от Европы:

– Где никто еще не бывал, – подняв тетрадку, Констанца устроилась на скамейке, – хотя мама говорила, что ее тетя Сигне жила в Исландии, – она услышала мягкий голос матери. Мерно двигалась иголка, в тяжелом серебряном подсвечнике потрескивала свеча:

– Твоя бабушка Маргарет рассказывала мне о тете Сигне, – Марта подняла изящную голову в белом платке, – не ленись, – Констанца путалась в вышивании, – я с иголкой управляться научилась и ты научишься.

Девочка закатила глаза цвета жженого сахара:

– Можно придумать машину, которая…, – мать шутливо отозвалась:

– Вырастешь и придумаешь. Прорехами и пуговицами занимаются слуги, но благородная дама должна уметь вышивать, – Констанца фыркнула:

– Ладно. Но расскажи мне о тете Сигне, – мать вздохнула:

– Рассказывать-то нечего. Твой прадед, ярл Алф Эйриксен был могучим человеком, ровно дуб. Он твою бабушку Маргарет в жены взял, когда ему полвека исполнилось и у него трое сыновей было. Он вдовел, – в натопленной спальне приятно пахло пряностями, – и у него внуки имелись к той поре. Бабушка родила отца моего, Сигмундра и сестру его, Сигне. Как им пятнадцать исполнилось, ярл умер. Сводные братья их не захотели вдову отца содержать, – мать помолчала, – а Сигмундр еще подростком в бою на мечах любого одолевал. Они с бабушкой твоей сначала уехали в Новгород, где он в варяжской дружине служил. Потом они в Киев перебрались. Я в Новгороде родилась, но оттуда ничего не помню, – мать перекусила острыми зубами нитку, – отец меня на юг забрал, когда мать моя умерла от лихорадки. Мне тогда и года не исполнилось, – Констанца нетерпеливо сказала: