Шерман Гадэс - Dрево

– Вы умеете говорить на моем языке? – удивился я. – Выходит, все, что мы обсуждали с Марселем или Гектором, вы поняли и никак не отреагировали на наши слова?

– Из местных лишь некоторые знают говор мадьяр или ваш. Отец не хочет, чтобы я общалась с чужаками.

– Но нам можно было бы довериться. Сколько недоразумений удалось бы разрешить. Ведь кучер не всегда оказывается рядом.

– Чужим лучше не заговаривать с молодыми цыганками. Иначе мы околдуем вас нашими чарами, и тогда вы пропадете навек, – улыбнулась Рогнеда.

– Господин Дишич не разрешает вам дружить с кем-либо не из родного села?

– Нет, он строго чтит обычаи. Наши девушки выходят замуж только за местных мужчин.

– Тогда ваш отец тем более не обрадуется тому, что мы с вами одни ушли к скале Слез.

– Мы вернемся до его прихода, – пожала плечами собеседница. – Или можем опоздать.

– Мне все равно, – вздохнул я. – Моя боль одинаково мучает меня и в вашем доме, и среди гор. Хотя здесь я меньше замечаю ее.

– Боль?

– Да, внутри все как-то странно сводит, словно мне очень хочется есть, но ведь я только отведал баранины. Просто не знаю, что делать, как унять эти муки. Ничего не помогает уже четвертые сутки.

– Тогда лучше вернуться. Я думала, господин сам поспешит назад, узнав об отце и испугавшись наказания цыган. Но господин – друг нашему народу, он не трус, у него храброе сердце.

Покачав головой, я усмехнулся.

– Он мудр и молчалив, похож на отважных сородичей Рогнеды. Я видела, что господин устал, но он силен, не отступает перед трудностями. Его земля должна гордиться им.

– Вы тоже смелая, раз не побоялись пойти с чужаком, – заметил я.

– Отец не станет меня ругать! – дерзко возразила девушка. – Он уверен в моей ловкости и умении владеть кинжалом. Я всегда смогу постоять за свою честь.

На этих словах она достала из-за пояса маленький ножик, который неизменно присутствовал у меня в кармане на протяжении всего путешествия по Валахии. Я невольно проверил жилет.

– Да, оружие господина. Но он не заметил, что лишился его. Бесполезно тягаться, – улыбнулась цыганка. – Идем назад! Цветы могут подождать, им еще не время расти.

– Проверять гостей изощренными способами – тоже часть обычаев? – усмехнулся я, недоверчиво глядя на нее.

– Можно сказать и так.

– Значит, если бы я сегодня отправился на охоту… Меня и там поджидали бы испытания?

– Как решит отец!

– И он выбирает, кого и почему следует рассмотреть?

– Иногда. Но господина предпочла Рогнеда. Отец сказал, он не прост.

– Зачем? – рассмеялся я, скрывая подступивший страх. – Завести в горы, обезоружить, отвечать загадками… Может, вы решили прирезать меня здесь?

Я хохотал очень громко, чтобы развеять собственную трусость.

Девушка улыбнулась, собираясь что-то пояснить, но почти сразу же ее лицо исказил ужас. Мое несдержанное поведение отозвалось грубым и пронзительным эхо по всей округе. Искаженный смех, многократно усиленный, раздался высоко в вершинах, и через несколько секунд к нам под ноги посыпались мелкие камешки.

– Беги! Беги! – закричала цыганка, толкая меня.

Сиру, игравший неподалеку, вскочил и бросился к сестре.

Все произошло слишком быстро. Несколько крупных булыжников сбили нас с ног, и мы кубарем покатились вниз по склону, который, слава Богу, не был настолько крутым. Через пару минут я уже валялся у подножия другой скалы, проехав метров тридцать, изорвав всю одежду, поранив руки и ноги, наелся досыта пыли, но все еще не терял сознания. В пяти шагах от меня недвижно лежала Рогнеда. Я подполз к ней, несмотря на страшную боль и головокружение. К счастью, сердце ее по-прежнему билось, цыганка осталась жива. Сиру зацепился среди острых камней выше, его навзничь откинутая голова ужаснула меня; маленькая фигурка едва содрогалась. С трудом подобравшись к нему, я увидел, что у мальчика сильно разбит лоб. Из глубокой раны сочилась густая алая кровь. Нагнувшись, я слышал, как слабеет его дыхание, и понял, что Сиру умирает. Наступила темнота…

Только благодаря тому, что Рогнеда выжила после обвала в горах и рассказала о случившейся трагедии всю правду, а также вследствие особого расположения ко мне цыганского барона Дишича, я покинул Валахию живым и невредимым. Горе старого отца было безгранично: он убивался по погибшему Сиру настолько тяжело, что я невольно пожалел о собственном спасении. Хотя цыгане и обнаружили меня всего в крови, с разбитым лицом, вывихнутой рукой, полученные травмы казались такой незначительной мелочью по сравнению со смертью нашего юного друга. Как бы я хотел оказаться на его месте! Почему Бог не забрал слабого калеку и предпочел жизнерадостного, доброго мальчика? Несправедливо.