Владимир Циканов - Господа офицеры. Часть первая

Наш экипаж очень быстро получил все допуски (я в том числе ― «в составе экипажа», так называется допуск для лётчика-штурмана), и далее мы уже летали везде самостоятельно.

Как-то однажды Толик Кивалкин заболел. Вообще лётчики болели чрезвычайно редко и только в двух случаях. Это когда съедят что-то непригодное для пищи или напились некипячёной воды из непроверенного источника, либо когда после жаркого и знойного дня лянгарским летом окунались в бурные воды горной речки Пяндж, протекающей в Лянгаре и образующей при слиянии со второй речкой, вытекающей из другого ущелья, своеобразную пойму. Здесь образовывалось несколько рукавов от этих двух речек, и вода, бежавшая по рукавам, регулировалась самой природой в зависимости от времени года и таяния снегов высоко в горах. В этом-то месте, выше всех тех мест, где протекает вода, на своеобразном каменистом плато на высоте 2700 метров над уровнем моря и был развернут полевой аэродром подскока «Лянгар». Ущелье в этом месте было довольно широким, что позволяло при полётах и заходах на посадку построить почти полноценную «коробочку 8 8 «Коробочка» – это один из методов и способов захода на посадку. ».

Немного забегая вперёд, обмолвлюсь, что здесь мы впоследствии под предводительством А. И. Тимофеева и В. Г. Захарова летали даже ночью как с «обозначенной и освещённой площадки». Эти полёты в своё время позволили оперативно перебросить войска и необходимые грузы для расширения и укрепления поста Гульхана в ДРА. Этот маленький пост со временем превратился в огромный гарнизон во всём горном Бадахшане всех наших пограничных войск КГБ СССР с обширной собственной инфраструктурой, со своим аэродромом, своей авиацией, своим подсобным хозяйством и т. д. Бежавшая стремительным потоком вода, окружавшая со всех сторон аэродром на территории кишлака Лянгар, несмотря на сравнительную визуальную равнинность этого образовавшегося плато, была очень холодной. Её температуру можно было описать только словами Александра Ивановича Тимофеева: «Аж яйца к горлу подхватывает!»

Так вот, по какой-то одной из двух причин, описанных выше, доктор отстранил капитана Кивалкина от полётов. То ли что-то в горле у Толика доктору не понравилось, то ли ещё что-то?

Да, конечно, был там и доктор. В обязательном порядке проводился предполётный медицинский осмотр. У каждого мерилось давление, пульс и температура. Кому-то доктор заглядывал и в горло, прижимая язык специальными металлическими палочками, очень сильно вонявшими спиртом! Командиров экипажей медики обследовали более досконально, вторых пилотов («праваков») и бортовых техников с механиками – пристально только при жалобах с их стороны.

Вспоминается по ходу случай, свидетелем которого как-то однажды я стал (это я сейчас опять отвлекаюсь и ухожу от того дня, когда заболел мой командир Анатолий Кивалкин).

В один из дней после полётов мы (весь лётный состав) на трясучем, но везде великолепно проходящем «русском вездеходе» автомобиле Газ-66, вместе с Тимофеевым Александром Ивановичем добрались до «Хилтона». Так ласково лётчики окрестили дом, в котором разместился и проживал лётный состав.

Понятное дело, Александр Иванович ездил в кабине. Мы, все остальные ― в кузове. Причём в кабину он забирался только после того, как в кузов садился последний военнослужащий из всего нашего лётного состава.

До того момента, как Александр Иванович садился в кабину автомобиля, он терпеливо стоял возле машины и наблюдал за всем происходящим на аэродроме и вокруг. Смотрел, как в кузов запрыгивают и залазят лётчики. И если, по каким-то одному ему известным причинам, ему не нравилось, как залез в кузов тот или другой офицер, он кричал, называя фамилию. Например: «Циканов! Завтра будешь сдавать зачёты по физической подготовке. Мне лично. Ты слышишь…?!» Далее шла изрекаемая тирада из не употребляемых в приличных местах слов. Отворачиваясь, он бурчал сам себе, но всё равно так, что всем было слышно: «… Залазят, как беременные женщины! Молодёжь…!» Не услышать его было невозможно. Для связки слов в предложениях у него всегда имелось тысячу таких словечек и выражений, считающихся неприемлемыми в нормальной нормативной лексике. Они были оригинальны, полны смысла, но непереводимы. И, конечно, слышны были, казалось, во всех уголках аэродрома.

Вообще, за лётным составом был всегда закреплён там дежурный «УАЗик-469». На нём в течение 10—15 минут как-то умудряясь рассаживаться по 6—8 человек, иногда ― в две ходки, мы добирались до аэродрома. Но когда работы было много, соответственно и лётных экипажей там собиралось больше. В такие времена дополнительно, к уже ставшей «нашей» автомашиной «УАЗ-469», выделялся автомобиль «Газ-66». Захаров в это время, когда на «Лянгаре» был Тимофеев, ездил на закреплённом за нами «УАЗике», либо вместе с нами в кузове.