Игорь Лощилов - Несокрушимые

Успокоил.

С получением сигнала о движении ляхов клементьевские мужики стали спускаться по верёвкам и пробираться к капустному полю. Собрались, отдышались да как кинулись на потравщиков. Полетели воровские головы, как качаны, страшными воплями огласилось ноле, так что стало слышно далеко вокруг. Троицкие воеводы решили не медлить и повели свои отряды к Красной горе.

Оська тем временем, стараясь быть как можно незаметнее, начал двигаться в сторону Мишутинского оврага и на краю поля столкнулся со Слотой.

— Ты куда это? — спросил тот, увидев пустой мешок. — В овраге окромя репья ничего не растёт.

Оська растерялся, не зная, что сказать.

— Ну-ка вертайся назад, — приказал что-то заподозривший Слота.

— Да я... мне надо... — замялся Оська.

— Коли надо, садись прямо тута, огороду от этого только...

Он не успел договорить и, охнув, опустился на землю. Какая-то тень мелькнула рядом и прохрипела:

— Беги, дурак, куда бежал.

Оська, не чуя ног, бросился к оврагу.

В составе конного отряда, высланного Долгоруким к Красной горе, была сотня Данилы, которой по отсутствию сотника командовал Михайла Брехов. Как ни спешили всадники, внезапного наскока не получилось: ляхи, встревоженные криками на капустном поле, выскочили из своих закопов. Пока судили-гадали, сторожевики упредили о выходе троицких из крепости, и они бросились к боевым местам. Горячие расчёты сумели изготовиться и пальнуть по приближающимся всадникам. Хоть стреляли в темноту, наугад, заряд пришёлся в гущу отряда и положил многих. Скакавший впереди Брехов оказался в отрыве от своих, однако коня сдерживать не стал. До пушек, изрыгающих смертоносный огонь, оставалось уже недалеко, нельзя было допустить, чтобы они продолжали разить товарищей.

— Вперёд! — приободрил он немногих, что находились рядом.

Жолнеры из отряда прикрытия спешно образовали линию у батареи. Брехов направил коня в замеченный разрыв. Один из жолнеров вздумал преградить ему путь и бросился туда с копьём наперевес. Брехов отбил копьё и обратным движением сабли раскроил бедняге голову. Ещё двое пало под его саблей, на очереди был теперь орудийный расчёт. Пушкари, увидев грозящую опасность, побежали наутёк. Лишь один, замешкавшийся, поплатился за свою медлительность и лёг прямо у зарядного ящика. Но на их место уже спешили другие, готовые сразить горстку прорвавшихся всадников, и те быстро таяли под натиском врагов. Вскоре вокруг Брехова не осталось ни одного из своих, он понял, что и ему не миновать их участи, если только не подоспеет отставшая часть сотни. Нужно было думать о том, как подороже продать свою жизнь. Двумя конскими прыжками подскочил он к горевшему костру, выхватил из неё горящую дровину и бросился к зарядному ящику. Путь ему преградил конный лях в стальной кирасе. Брехов ткнул огнём в конскую шею, конь всхрапел, взвился на дыбы и с тяжёлым звоном свалил седока. Путь к ящику оказался свободен. Брехов хотел было с хода забросить в него огонь и проскочить мимо, но, к несчастью, ящик оказался закрытым. Пришлось спешиться и открыть, эта задержка стоила ему жизни. Как ни прыток был его конь, но не успел он сделать двух скачков, как сзади грохнуло, Брехова ударило тугой волной и бросило оземь. Больше он уже ничего не помнил. Подоспевшим товарищам осталось только забрать погибших и отправиться назад под защиту крепостных пушек.

Вылазка окончилась явной неудачей. Убитых и раненых было много, а успехов, кроме одной покалеченной пушки, никаких. Особенно горевали о мужественном Брехове: кабы не он, даниловская сотня потеряла бы ещё больше людей. Его принесли в лавру на последнем издыхании, ввиду особой благости постригли в монахи и тут же предали Тому, кому посвятили. Ещё взволновались бегством Оськи Селевина, о чём поведал очухавшийся Слома. К подвигам и смерти храбрых привыкли, к предательству ещё нет. Потому и взволновались.

Оську продержали два дня в земляной яме, прикрытой деревянным щитом. Шёл дождь, сверху лило, стенки ямы осклизли, дно превратилось в сплошное месиво. Армяк с письмом отобрали, взамен швырнули какую-то рогожу. Оська дрожал от холода, «еройство» оборачивалось тяжкими муками. А польские воеводы обсуждали в это время полученное письмо. Лисовский был по-прежнему неколебим: никаких переговоров, только безоговорочная сдача.

— Эта денежная бестия честного воина всегда обманет и предложит вдесятеро меньше против того, что имеет. Когда ж войдём в крепость сами, заберём всё. А войти надо, за тем и посланы, ибо Троицкая обитель — прибежище еретиков, покуда сию навозную кучу не разгребём, она на всю округу смердеть будет.