Игорь Лощилов - Предтеча [Повесть]

Ранним сентябрьским утром с шестым ударом часомерного била ворота Фроловской башни выпустили небольшой конный отряд. Впереди, выгнув шею в блестящую черную дугу, выплясывал богато разубранный жеребец. Его хозяин, великий князь Иван Васильевич, выглядел скромнее: черный кафтан, оживленный серебряными застежками, темная мурмолка [1] Мурмолка — невысокий колпак из дорогой ткани. с отворотом из серого меха, мягкие без узоров сапоги — будто на богомолье собрался. Дело, однако, было вовсе не святое…

Шел в ту пору по Руси 1471 год. Только что окончился победный поход на Новгород. Москва возликовала и ударилась в тяжкий загул. Уставши от праздничных застолий и торжественных молебнов, приказал великий князь своему стремянному Василию устроить тайный выезд в загородный дом, построенный за Кулишками, к востоку от Кремля. Кончался пятый год Иванова вдовства, и, хотя усиленные поиски невесты, достойной великого, но малоизвестного на Западе московского государя закончились, Иван Васильевич старался отогнать мысли о своей будущей жене. Третьего дня, однако, ему пришлось вспомнить об этом. Венецианский посол Антоний привез для погляда чудно выписанный на холстине лик Зои Палеолог, которую сватает сам папа римский. Невеста высокого рода — племянница последнего византийского императора Константина — и вида совсем приличного. Иван Васильевич представил полную гречанку с большими темными глазами и усмехнулся: «Бестужев сказывал, что во Фрязии о нас ничего не знают — в шкурах, дескать, медвежьих ходим, — лишь в одном уверены: московиты любят женок в теле. Вот мне и подобрали…»

Копыта простучали по деревянному настилу моста, и всадники направились сквозь торговые ряды на Варьскую улицу — здесь стояли великокняжеские вари для изготовления меда и пива. Иван Васильевич любил эти утренние часы, когда ничто не мешало его выезду, когда все, что задумано загодя, можно еще сделать. Только начинается хлопотливая дневная жизнь, уже проснулись в домах, мычат коровы, дымки над крышами появились — знать, проворные бабы у печек забегали, — но на улицах еще пусто.

А копыта уже не стучат — чавкают. Хороша Варьская улица, да грязна больно. Москвичи все на улицу льют, благо идет она по краю оврага. Целое лето сухота стояла, а здесь так и не просыхало. Накануне возвращения великого князя из новгородского похода случился в Москве жестокий пожар. Горело рядом, за Богоявленским переулком, и ярыжные со своей пожарной рухлядью проехать по Варьской не смогли, в объезд подались. Следы этого пожара виднелись повсюду. Иван Васильевич представил себе, как яростно гудело и металось в закоулках здешней слободы косматое рыжее чудище. Боролись с ним просто: сносили с подветренной стороны все, что могло гореть, и чудище, сморенное голодом, постепенно околевало.

Москва в те годы горела часто и охотно. Однажды, когда занялось невдалеке отсюда, у Николы-старого, великий князь, спешно прискакавший на пожар, велел сносить все дома по Никольской улице. Привычные к такому делу дружинники живо раскатали десяток изб, а когда дошли до богатых хором, путь им преградила красивая девка Алена — дочь незадолго перед этим помершего боярина Морозова. «Не дам живую храмину рушить!» — решительно крикнула она и чуть не с кулаками набросилась на великого князя — не признала его в чумазом, перепачканном сажей молодце. Дружинники со смехом оттащили прыткую девку, а Иван Васильевич пожалел бездомную сироту и велел отправить ее на время в свой загородный дом. Вскоре Алена из скромной приживалки сделалась хозяйкой этого дома. Молодой вдовец не баловал красавицу: в кремлевских хоромах, под боком у митрополита, блуда не допускал, а часто ездить в загородный дом — к черту на кулички — государственные дела не позволяли. Ныне же, когда заканчивались переговоры о его женитьбе, великий князь решил отставить все дела и навестить Алену.